Игорь Абрамович Шадхан - режиссер документального кино, лауреат международных кинофестивалей и премии Союза журналистов СССР, заслуженный деятель искусств РФ. Студия прямого эфира
телеканала "Ваше общественное телевидение!"
Санкт-Петербург
- И.Ш: Здравствуйте! Вы уже знаете, что меня зовут Игорь Шадхан. И я снова в эфире, как всегда по понедельникам, в 21.00. Здесь, в студии царит достаточно приятная атмосфера…
Наверное, вы помните, что в прошлый раз я начал показывать фильм из цикла «Снег - судьба моя», который называется (я очень горжусь этим названием!) «Искусство выжить принадлежит народу». Это дополненные слова Ленина: «Искусство принадлежит народу». И толкнуло меня на сей шаг то, что я, будучи совсем молодым, увидел в ГУЛаге. Смотреть пришлось долго: три с половиной года в Воркуте и четыре с половиной - в Норильске. Видел я и как людей освобождали. Честно говоря, прикипел к ним.
Свой первый фильм о ГУЛаге, названный так же - «Снег - судьба моя», я снял еще в 1968 году, но его никто не увидел. Более того, пленку сожгли. А в 1991 году, когда появилась реальная возможность говорить на лагерную тему, я мгновенно сорвался из Ленинграда в Норильск, чтобы успеть снять новый фильм и застать бывших узников советских лагерей, многие из которых остались жить в Норильске.
Вообще потрясающая история! Знаете, есть фильмы, неважно, игровые или документальные, которые становятся очень близкими сердцу. Для меня одна из таких картин - «Искусство выжить принадлежит народу». Пожалуйста, запомните формулировку! Российскому народу удалось ее реализовать в полной мере, он продемонстрировал фантастическое искусство выживания.
Итак, продолжаем смотреть фильм. Спасибо!
(Показывают фильм).
(Показывают отрывок из спектакля.)
- Женщина: Гоп-стоп, Зоя - хоп, кому давала стоя? Оп! А я давала стоя начальнику конвоя. Оп, оп, стоп!
- Мужчина: Зек зарыдал! Ему много не надо.
- Женщина: Какой зек? Я говорю про первый ряд. Надо чтобы их кителя от соплей намокли. А у ихних жен чтобы всю штукатурку с морд смыло. Вот какой нужно спектакль! Сделаем? Опер для нас все устроит - у него везде свои, даже в Москве.
(Конец отрывка из спектакля.)
- Мужчина: Говорят, что наши, как мы их называли, охранники - народ жестокий и строгий. Может, так и положено. Я хочу рассказать об одном. Был у нас такой Крушавенко, имя и отчество уже не помню. Однажды, увидев, что мы замерзли и лопаты еле держим в руках, он ткнул свою винтовку штыком в снег и сказал: «Ребята, давай, закуривай!». Сам взял махорку и газету, каждому закрутил и раздал. Понимаете?
- И.Ш: Вы не могли закрутить, потому что руки замерзли?
- Мужчина: Какой закрутить! Пальцы не двигались.
- Мужчина: Какое-то время я работал на руднике «Медвежий ручей». Зима, пурга четверо суток, все в снегу. Рудник находился на горе, и до города нужно было спускаться 500 метров. Дорогу занесло так, что до рудника не добраться. А там котельная и поселок, их надо отапливать. Что мы сделали? Взяли десять МАЗов, четыре бульдозера и двое суток пробивались на гору - не ели, не пили, лишь что-то перехватывали, но спасли котельную и поселок.
- Женщина: Мне тогда было лет четырнадцать, и я уже рыбачила - выходила на лодке с сетями, иногда с неводом. Причем осенью, по первому морозу и… в брезентовой обуви. Вода мгновенно набиралась в сапоги.
- Женщина: Я приехала к маме в деревню только в 1948-м. До этого посылала ей каждый месяц деньги - по 300 рублей (жили бедно). Приехала, а маму арестовали прямо на моих глазах. Знаете, был такой указ Берии с кучей пунктов; она попала за «невыработку трудодней». Представляете, мать-героиня, инвалид 2-й группы! Как они могли? Ее увезли с Енисейской на Дальний Восток. А всех детей пришлось поднимать мне. Ради них я и жила...
- Мужчина: Я был на фронте и в немецких лагерях. Дважды бежал.
- И.Ш: Из немецких лагерей?
- Мужчина: Да. Пробрался через фронт, пришел к своим, а меня посадили - дали восемь лет по итогам особого совещания.
- И.Ш: Из наших лагерей бежать не пытались?
- Мужчина: Нет, не пытался.
- Мужчина: Те, кто пытался - самоубийцы. Все шли с запасом, «на мясо» брали одного-двух человек.
- И.Ш: Это правда? Не легенда?
- Мужчина: Можете мне поверить. Но дальше 250 км от Норильска никто не уходил, только до первых лесных массивов.
- И.Ш: Тогда - Потапово.
- Мужчина: Да, тундра заканчивалась, и все.
- И.Ш: А там уже посты...
- Мужчина: Беглецов брали и привозили в лагерь. Не знаю, этично ли говорить, но в воспитательных целях трупы выкладывали на вахте. Вырезанное мясо! Заключенные шли на работу и видели…
- И.Ш: Замерзшие?
- Мужчина: Да, они лежали в замороженном виде.
- Мужчина: Если человек умирал в зоне, труп вывозили под Шмидтиху. Подъезжала лошадка с гробом, выходил вахтер с молотком, открывал гроб и бил по лбу лежавшего там человека (вдруг притворился). Затем брали документы, закрывали крышку и пропускали хоронить. Я однажды шел мимо и видел все своими глазами.
- Мужчина: Труднее всего распознать людей. Потому что среди «контингента» были и хорошие люди. Но были и такие, кто выдавал себя за хороших. Они самые страшные: пока распознают, успевали дел наделать.
(Показывают отрывок из спектакля.)
- Мужчина: Ну, говори! Что ты там шепчешь?
- Мужчина: Что говорить?
- Мужчина: Подожди, отпусти, все скажу - ничего не утаю.
- Мужчина: Чего говорят-то?
- Мужчина: Да всякую ерунду!
- Мужчина: Это я знаю.
- Мужчина: Коли знаешь, на что сердишься?
- Мужчина: Ты не рассуждай, а говори, что слышал.
- Мужчина: Признаться, я не слушал. Всякую разную... А этого добра у нас и дома хватает.
- Мужчина: Стоп-стоп! Что вы делаете в этом эпизоде?
- Мужчина: Уговариваю его.
- Мужчина: Физически он сильнее вас?
- Мужчина: Нет, наверное.
- Мужчина: Социальнее кто выше, Шмага или Незнамов?
- Мужчина: Он, конечно. Я - ничто, меньше всякой величины. У меня вид есть, на котором сын отставного канцеляриста.
- Мужчина: Вы не мне, а ему об этом скажите.
- Мужчина: А у вас и такого нет!
- Мужчина: Ха-ха-ха. Шмага с Незнамовым на «вы»! Это для меня новость.
- Мужчина: А у тебя и такого нет!
- Мужчина: Вот! Поняли, в чем дело?
- Мужчина: Вы его боитесь.
- Мужчина: Учен, потому и боюсь. (Пауза.) Он в форме и с оружием. А я ....
- Мужчина: А вы в костюме внутренне, что принципиально неверно!
(Конец отрывка из спектакля.)
- И.Ш: Вы хотели стать артистом?
- Мужчина: Было такое желание, я участвовал в самодеятельности. К нам приехал режиссер из Ленинграда и стал организовывать театр. Меня зачислили в труппу.
- И.Ш: Когда это было?
- Мужчина: Думаю, в начале 1941 года.
- И.Ш: Сколько вам тогда было лет?
- Мужчина: Еще и 18 не исполнилось.
- И.Ш: Школьник?
- Мужчина: Я учился в 10-м классе.
- И.Ш: И вас уже зачислили в профессиональный театр?
- Мужчина: Да, труппа тогда насчитывала 12 человек. Все из самодеятельности. Как бы все дальше развивалось, трудно сказать. Вообще я хотел поступать в ГИТИС. Кто знает, как сложилась бы моя судьба...
- И.Ш: Здесь, в Норильске, попав в лагерь, вы...
- Мужчина: В лагере я активно участвовал в самодеятельности. У нас был Вишневский - режиссер Иркутского драматического театра, он вел коллектив.
(Показывают отрывок из спектакля.)
- Мужчина: Шмага, поди сюда. Поди, тебе говорят!
- Мужчина: А бить не будешь?
- Мужчина: Да кого вы боитесь!
(Пауза.)
- Мужчина: Вы - офицер? Какого рода войск?
- Мужчина: Командир разведроты, гвардии капитан.
- Мужчина: Языков, наверное, брали?
- Мужчина: 18 человек. На 19-м попали в засаду.
- Мужчина: За это Героя давать надо!
- Мужчина: Мне и дали.
- Мужчина: И вы - Герой Советского Союза, гвардии капитан разведроты боитесь какого-то пидора? Ведь он для вас – сопляк, тыловая крыса! Ваши друзья, наверное, уже в Берлин входят.
- Мужчина: Ефим Григорьевич, может, сначала пообедаем?
- Мужчина: Да.
- Мужчина: И я его не боюсь. Нет! Я их всех...
- Мужчина: Стоп! Давайте посмотрим, чем нас сегодня радует кухня 10-го лаготделения, включившаяся, понимаете, в соревнование.
- Мужчина: Благодарствую, Ефим Григорьевич.
- Мужчина: Жирные вши! Полстраны засадили. Думаете, всегда так будет?
- Мужчина: Ефим Григорьевич, баланда стынет.
- Мужчина: Думаете, вас спасет ваша разжиревшая вша? Вот вернутся наши, они вам устроят Берлинскую операцию и «Сталинградский котел».
- Мужчина: Петр Федорович, гражданин начальник, мне бы ключи от сарайчика. Надо реквизит приготовить, а то прогоны начались.
- Мужчина: За каждую кровинку ответите! За каждую загубленную жизнь!
- Мужчина: Молчать!
- Мужчина: За каждую вдовью слезу!
- Мужчина: Молчать!
- Мужчина: За каждую сиротскую долю!
- Мужчина (протяжно кричит): Молчать!!!
- Мужчина (кричит): Это ты мне, что ль, кричишь: «Молчать?». Стреляй, сынок! Ну!!! Стреляй, быдло!!!
(Конец отрывка из спектакля.)
- Мужчина: Часто приходят школьники. Вообще это неуправляемая аудитория. Они сначала как-то недоверчиво смотрят, а потом с ними что-то происходит, и они вдруг замолкают, становятся не школьниками. Стоят и внимательно слушают.
- И.Ш: Почему, как вы думаете?
- Мужчина: Трудно сказать. Думаю, речь идет о страхе. Ведь в каждом из нас живет генетический код, внутренний страх: мы все рождены и выросли в лагере. Это есть и на сцене, и в зале.
- Женщина: Когда я начала рожать, было очень страшно и больно. Я три дня визжала и кричала: «Помогите!». А помочь некому. Девушки стали стучать в двери: «Вызывайте врача, женщина умирает». Но надзиратели отвечали: «Ничего с ней не случится. Не подохнет!».
Ко мне подошла одна заключенная - медсестра или еще кто, спросила: «Кого вы ждете?». Я ответила: «Кого Бог даст! Девочка или мальчик, все равно». И опять отключилась. Пришла в сознание, только когда услышала первый крик ребенка. Он жил со мной в камере. Вообще дети сильно болели, многие умирали. Их никто не спасал, врача не вызывали. Мне было тяжело кормить ребенка, из-за нервного стресса и плохого питания не хватало молока. Одна русская женщина по имени Зина, жена летчика не могла терпеть крики моего сынка, говорила: «Давай мне его сюда, покормлю. У меня есть молоко». Без нее я бы не продержалась пять месяцев. Было очень страшно!
Я переживала за судьбу сына, вызвала оперуполномоченного и попросила разрешения передать его родителям. Приехали моя мама и сестры, я вынесла ребенка, но он вцепился мне в волосы и закричал. Стало так его жалко, что я вместе с ним вернулась в камеру.
Примерно через месяц все равно пришлось отдать – сын хрипел и кашлял. В камере не было парового отопления, холодно и негде сушить пеленки. Напротив меня лежала жена майора, ее Леня не выдержал и умер. Рядом, у Кати хлопчик тоже. Дети умирали и умирали. Страшно!
Когда я отдала своего сыночка родным, меня перевели в общую камеру, а затем отправили на пересылку во Львов, оттуда - в Норильск. Мы рыли котлованы, строили заводы и дома. Работы были тяжелые, можно сказать, каторжные: по 12 часов в день, без выходных. И с нами обращались, как с животными. Бывает, идем после работы в лагерь, а конвой кричит: «Падайте!». Мы послушно падали и лежали. Команда: «Подняться!» - поднимались. Кругом собаки и штыки. А потом, не успеешь уснуть, как приходили шмонать и все вещи выбрасывали на улицу. Когда закончился срок и я в 1955 году приехала домой, можно сказать, познакомилась с сыночком, привезла его сюда, в Норильск. Мы не виделись девять лет.
- И.Ш: Ваш сын стал знаменитым певцом?
- Женщина: Да, верно.
- И.Ш: Как вы освободилась? Что сделали в первую очередь?
- Женщина: Я училась в Норильской музыкальной вечерней школе.
- И.Ш: После освобождения?
- Женщина: Да, после освобождения. Участвовала в художественной самодеятельности Дворца культуры, например, в оперетте «Холопка» по Стрельникову. Много лет пела в Академическом хоре. Учась в музыкальной школе, я параллельно работала на руднике и там же закончила курсы.
- И.Ш: Какие?
- Женщина: Машиниста подъема, затем - машиниста электровоза. Много всяких курсов.
- И.Ш: Вы Норильск любите?
- Мужчина: Очень! Я - патриот Норильска до глубины костей.
- Женщина: Норильск спас нам жизнь. И вообще для меня этот город – все: моя молодость, замужество.
- Мужчина: Да, если бы не Норильск, я мог попасть на лесоповал...
- Женщина: Хлеб давали по 800 грамм, что-то получали по талонам и спискам. В столовую заходишь и кушаешь. Не голодно, но все сухое: и картошка, и капуста. Поэтому многие заболели цингой. Я потеряла все зубы в 40 лет. И все равно довольна, что...
- И.Ш: Что выжили?
- Женщина: Что меня оттуда увезли. И что я помогла сестрам.
- Мужчина: Вы знаете, я порой думаю, что неплохо прожил. Да, было тяжело, и детям не давали хода. Например, сын мечтал стать летчиком. Кстати, я его увидел только в 18 лет, он родился без меня.
- И.Ш: Как вы думаете, ГУЛаг больше не повторится?
- Мужчина: Умные люди говорят, что история повторяется. Но мне не хотелось бы, чтобы это повторилось. Пусть хоть наши дети-то от этого отдохнут.
- Мужчина: Нет, никогда!
- И.Ш: Почему вы так уверены?
- Мужчина: Потому что такого произвола, как в ГУЛаге, больше быть не может.
- И.Ш: Почему?
- Мужчина: Другие люди - другое время.
- И.Ш: Но вы тот же, и вас тянет в Норильск.
- Мужчина: Меня не тянет в Норильск, хотя он многое для меня сделал.
- Мужчина: Особенно трудно было первое время, первые пять лет. Я сильно озлобился на следователя, который... Теперь я понимаю, что он разделил мою судьбу или даже худшую. Вероятно, этот человек сделал для меня не такое уж плохое дело. Ведь у человека только одна жизнь. И неизвестно, будет ли загробная. Каждый об этом думает. А Норильск сохранил мне жизнь.
- И.Ш: А как вы думаете, ГУЛаг не повторится?
- Мужчина: Не желательно.
- И.Ш: Это я понимаю.
- Мужчина: Однако человеческая память коротка, ее ненадолго не хватает. Поэтому может и повторится - в каком-то виде.
- Мужчина: Если бы в то время информация о происходящем широко освещалась средствами массовой информации и прочее, я уверен, что 99% отказались бы от этой работы.
- И.Ш: Служить?
- Мужчина: Да. Иной раз такое впечатление, что хороших людей нет. У нас же целыми днями с плохими связываешься! Даже когда я ушел в запас, некоторое время приходил в себя. Судите сами: поселочек насчитывал 10 000 вольнонаемных.
- И.Ш: Норильск?
- Мужчина: Да. И примерно 120 000 заключенных. Куда ни ткни, везде...
- И.Ш: Заключенные.
- Мужчина: Да. Зимой их сотнями выводили на улицы, потому что было не пробраться на рудники по бездорожью - сплошная пурга.
- Интервьюер: Говорят, Норильск - самый северный город в мире. Вы себя здесь ощущаете сильным, смелым, крепким и противостоящим трудностям?
- Мужчина: Вы знаете, по молодости смотрели, как живут люди в Норильске или, допустим, в Сургуте, и вроде бы сила ощущалась.
- Интервьюер: Вы чувствовали себя сильным?
- Мужчина: Ну, да.
- Интервьюер: Скажите, а вам не холодно при «минус» 30?
- Мужчина: Нет.
- Интервьюер: Привыкли?
- Мужчина: Нет. Я никогда не мерз.
- Интервьюер: Вы что, еще и мороженое едите?
- Подросток: Если хочется, да.
- Интервьюер: Да?!
- Подросток: Нормально!
- Интервьюер: А не холодно?
- Подросток: Нет.
- Интервьюер: И часто вы его едите?
- Подросток: Конечно!
- Интервьюер: А если бы было 40 градусов мороза?
- Подросток: Ну, и что?
- Интервьюер: Все равно бы ели?!
- Подросток: Конечно!
- Интервьюер: И в 60?
- Подросток: Да.
(Играет музыка.)
- И.Ш: Снимая и монтируя этот фильм, сегодня, глядя на экран и, наверное, завтра я буду твердить, как молитву: «Да избавятся страна, народ, мы – ты и я – и дети наши от страха, с которым жили и еще живем. Да обретем уверенность, да поверим, что вольны и свободны. А значит, сами ответственны за свою судьбу!».
Вольны и свободны!
(Конец показа фильма.)
Телеканал «ВОТ!»,
«Впечатления»,
11 ноября 2013, 21.00
polit.pro
Ссылка на видео-версию
309
