Lushnikov Live TV — 15:05 26 Марта 2013 —
Александр Кушнер: «То, что я родился в Ленинграде, считаю одной из самых своих больших удач»
Поэт Александр Кушнер и Алексей Лушников в телепрограмме «Весь Кушнер»
Александр Семёнович Кушнер – поэт. Автор около 50 книг стихов, в том числе для детей, и большого количества статей о классической и современной русской поэзии.
Алексей Лушников - телеведущий, создатель и владелец телеканала "Ваше общественное телевидение!". Студия прямого эфира
телеканала "Ваше общественное телевидение!"
Санкт-Петербург
- А.Л: Здравствуйте, уважаемые телезрители! В эфире - уже ставшая традиционной программа «Весь Кушнер». И сам Александр Семёнович находится в студии. Здравствуйте еще раз, Александр Семёнович! - А.К: Здравствуйте! Сегодня я хочу почитать стихи о нашем любимом городе. Признаться, иногда сам удивляюсь, как их у меня много. Хотя, на самом деле, ничего удивительного! Считаю одной из самых своих больших удач, что я родился в Ленинграде. Для человека, пишущего стихи - это счастье. Потому что наш город создан для поэзии и пронизан пушкинскими строками. Я уверен: взрослые должны как можно чаще приводить детей на Невский проспект к Казанскому собору, Исаакиевскому собору, на набережные Невы и Мойки, Васильевский остров и Петроградскую сторону. Даже если они живут на окраине, в новом районе. - А.Л: Прежде всего, если они живут на окраине! - А.К: Да, вы правы. В таком случае это особенно важно. Итак, я прочту одно из стихотворений, навеянных городом: Как клен и рябина растут у порога, Росли у порога Растрелли и Росси. И мы отличали ампир от барокко, Как вы в этом возрасте ели от сосен. Ну что же, что в ложноклассическом стиле Есть нечто-то смешное, что в тоге, в тумане Сгустившемся, глядя на автомобили, Стоит в простыне полководец, как в бане? А мы принимаем условность, как данность. Во-первых, привычка. И нам объяснили В младенчестве эту веселую странность, Когда нас за ручку сюда приводили. И эти могучие медные складки, Прилипшие к телу, простите, к мундиру, В таком безупречном ложатся порядке, Что в детстве внушают доверие к миру, Стремление к славе. С каких бы мы точек Ни стали смотреть - все равно загляденье. Особенно если кружится листочек И осень, как знамя, стоит в отдаленье. - А.Л: Александр Семёнович, у вас не возникало желания приблизиться к югу? Все-таки климат... - А.К: Конечно, тысячу раз! У меня огромное количество стихов о юге. Давайте я их прочу, и все станет ясно. - А.Л: Давайте! - А.К: Когда бы град Петров стоял на Черном море, Когда бы царь в слезах прорвался на Босфор, Мы жили б без тоски и холода во взоре, По милости судьбы и к ней попав в фавор. В каналах бы тогда плескались нереиды Не так, как эта тварь в снегу и синяках, Не снились бы нам сны, не мучили обиды. И был бы здравый смысл в героях и богах. Когда бы град Петров с горы, как виноградник, Шпалерами сбегал к уступчатым волнам, Не идол бы взлетал над бездной - Медный Всадник, Не мчался б, приземлясь, по трупам, По телам. Тогда б ни топора под мышкой, ни шинели, Венеция б в веках подругой нам была, Лазурные бы сны под веками пестрели, Геракловы столбы, икаровы крыла. Наверняка мечта любого петербуржца - оказаться где-нибудь на Черном море, в прекрасном городе. Но не будем жаловаться! Потому что даже такой - снежный, мглистый, туманный, дождливый – Петербург нам нравится. Еще прочту стихотворение: Чего действительно хотелось, Так это города во мгле, Чтоб в небе облако вертелось И тень кружилась по земле. Чтоб смутно в воздухе неясном Сад за решеткой зеленел, И лишь на здании прекрасном Шпиль невысокий пламенел. Чего действительно хотелось, Так это зелени густой, Чего действительно хотелось, Так это площади пустой. Горел огонь в окне высоком, И было грустно от того, Что этот город был под боком И лишь не верилось в него. Ни в это призрачное небо, Ни в эти тени на домах, Ни в самого себя, нелепо Домой идущего впотьмах. И в силу многих обстоятельств Любви, схватившейся с тоской, Хотелось больших доказательств, Чем те, что были под рукой. Хорошо помню свое состояние, когда, будучи еще совсем молодым человеком, я писал эти стихи в состоянии влюбленности. Что за маршрут? Я шел по Садовой улице от Невского проспекта к Михайловскому замку. Его невысокий шпиль так красив! А какой чудесный восьмиугольный двор! Такого ни в Венеции, ни в Риме не увидишь, честное слово. Как не любить этот город, если он таинственный и прекрасный? Постарались итальянцы для нас. Вот еще одно стихотворение: О, здание Главного штаба! Ты желтой бумаги рулон, Размотанный слева направо И вогнутый, как небосклон. О, море чертежного глянца! О, неба холодная высь! О, вырвись из рук итальянца И в трубочку снова свернись. Под плащ его серый, под мышку. Чтоб рвался и терся о шов, Чтоб шел итальянец вприпрыжку В тени петербургских садов. Под ветром, на холоде диком, Едва поглядев ему вслед, Смекну: между веком и мигом Особенной разницы нет. И больше, чем стройные зданья, В чертах полюблю городских Веселое это сознанье Таинственной зыбкости их. - А.Л: Очень красиво! - А.К: А Воронихин? Я считаю, что наш Казанский собор ничуть не хуже Собора Святого Петра. Он меньше, зато милее. Еще должен сказать, что люблю не только парадный и торжественный Петербург, но и окраины города. - А.Л: Купчино? - А.К: Да! У него есть своя тайна. Вот, например, стихотворение «Сон»: Я ли свой не знаю город? Дождь пошел. Я поднял ворот. Сел в трамвай полупустой. От дороги Турухтанной По Кронштадтской... вид туманный... Стачек, Трефолева... стой! Как по плоскости наклонной, Мимо темной Оборонной. Все смешалось... не понять... Вдруг трамвай свернул куда-то, Мост, канал, большого сада Темень, мост, канал опять. Ничего не понимаю! Слева тучу обгоняю, Справа в тень ее вхожу, Вижу пасмурную воду, Зелень, темную с исподу, Возвращаюсь и кружу. Чья ловушка и причуда? Мне не выбраться отсюда! Где Фонтанка? Где Нева? Если это чья-то шутка, Почему мне стало жутко И слабеет голова? Этот сад меня пугает, Этот мост не так мелькает, И вода не так бежит, И трамвайный бег бесстрастный Приобрел уклон опасный, И рука моя дрожит. Вид у нас какой-то сирый. Где другие пассажиры? Было ж несколько старух! Никого в трамвае нету. Мы похожи на комету, И вожатый слеп и глух. Вровень с нами мчатся рядом Все, кому мы были рады В прежней жизни дорогой. Блещут слезы их живые, Словно капли дождевые. Плачут, машут нам рукой. Им не видно за дождями, Сколько встало между нами Улиц, улочек и рек. Так привозят в парк трамвайный Не заснувшего случайно, А уснувшего навек. Мрачноватые стихи. Да? - А.Л: Да, зато какой силы! - А.К: Есть у нас в городе и такие места, их я тоже люблю… Пожалуй, у меня есть одна заслуга. Знаете, какая? Возможно, я - первый из поэтов заметил, что в этом городе, кроме Невы, есть другие реки. (Смеется.) Ей Богу! И Пушкин - Нева, и Ахматова - Нева, и Мандельштам - Нева. А я прочту такое стихотворение: Вижу, вижу спозаранку Устремленные в Неву И Обводный, и Фонтанку, И похожую на склянку Речку Кронверку во рву. И каналов без уздечки Вижу утреннюю прыть, Их названья на дощечке, И смертельной Черной речки Ускользающую нить. Слышу, слышу вздох неловкий, Плач по жизни прожитой, Вижу Екатерингофки Блики, отблески, подковки Жирный отсвет нефтяной. Вижу серого оттенка Мойку, женщину и зонт, Крюков, лезущий на стенку, Пряжку, Карповку, Смоленку, Стикс, Коцит и Ахеронт. Вот какие реки я добавил. Почему Черная речка смертельна, понятно. А ускользающая нить - это нить жизни, конечно. Между прочим, когда я писал эти стихи, думал об Ахматовой. Нужно отдать ей справедливость, хоть она и не назвала реки, но сказала: Но ни на что не променяю пышный Гранитный город славы и беды, Широких рек сверкающие льды, Бессолнечные, мрачные сады И голос Музы еле слышный. И Мандельштам написал: «А над Невой – посольства полумира. Адмиралтейство, солнце, тишина!». Есть с кого брать пример. И, конечно, я не могу не прочесть известное многим стихотворение «Пойдем же вдоль Мойки, вдоль Мойки...»: - А.Л: Да-да. - А.К: Пойдем же вдоль Мойки, вдоль Мойки, У стриженых лип на виду, Глотая туманный и стойкий Бензинный угар на ходу, Меж Марсовым полем и садом Михайловским, мимо былых Конюшен, широким обхватом Державших лошадок лихих. Пойдем же! Чем больше названий, Тем стих достоверней звучит, На нем от решеток и зданий Тень так безупречно лежит. С тыняновской точной подсказкой Пойдем же вдоль стен и колонн, С лексической яркой окраской От собственных этих имен. Пойдем по дуге, по изгибу, Где плоская, в пятнах, волна То тучу качает, как рыбу, То с вазами дом Фомина, Пойдем мимо пушкинских окон, Музейных подобранных штор, Минуем Капеллы широкой Овальный, с афишами, двор. Вчерашние лезут билеты Из урн и подвальных щелей. Пойдем, как по берегу Леты, Вдоль окон пойдем и дверей, Вдоль здания Главного штаба, Его закулисной стены, Похожей на желтого краба С клешнёй непомерной длины. Потом через Невский, с разбегу, Всё прямо, не глядя назад, Пойдём, заглядевшись на реку И Строганов яркий фасад, Пойдём, словно кто-то однажды Уехал иль вывезен был И умер от горя и жажды Без этих колонн и перил. И дальше, по левую руку Узнав Воспитательный дом, Где мы проходили науку, Вдоль черной ограды пойдем, И, плавясь на шпиле от солнца, Пускай в раздвижных небесах Корабль одинокий несется, Несется на всех парусах. Как ветром нас тянет и тянет. Длинноты в стихах не любя, Ты шепчешь: читатель устанет! – Не бойся, не больше тебя! Он, ветер вдыхая холодный, Не скажет тебе, может быть, Где счастье прогулки свободной Ему помогли полюбить. Пойдем же по самому краю Тоски, у зеленой воды, Пойдем же по аду и раю, Где нет между ними черты, Где памяти тянется свиток, Развернутый в виде домов, И столько блаженства и пыток, Двузначных больших номеров. Дом Связи — как будто коробка И рядом еще коробок. И дом, где на лестнице робко Я дергал висячий звонок. И дом, где однажды до часу В квартире чужой танцевал. И дом, где я не был ни разу, А, кажется, жил и бывал. Ну что же? Юсуповский желтый Остался не назван дворец, Да словно резинкой подтертый Голландии Новой багрец. Любимая! Сколько упорства, Обид и зачеркнутых строк, Отчаянья, противоборства И гребли, волнам поперек! Твою ненаглядную руку Так крепко сжимая в своей, Я все отодвинуть разлуку Пытаюсь, но помню о ней… И, может быть, это сверканье Листвы, и дворцов, и реки Возможно лишь в силу страданья И счастья, ему вопреки! - А.Л: Потрясающе! - А.К: Мне тоже кажется, ничего. - А.Л: А у вас есть какая-нибудь претензия к Питеру? Чем он может вас напугать? - А.К: Претензия к Петербургу? Вы знаете, в стихах у меня к нему претензий нет (смеется). - А.Л: А в прозе? - А.К: В жизни, конечно, бывает. Господа хорошие, сколько в этом году люди поломали рук и ног?! Моя жена упала на Невском проспекте и вывихнула плечо - месяц ходила перевязанная. Одна наша знакомая сломала руку, другая упала в Таврическом саду на мостике. Понимаете? - А.Л: Это претензии не к Питеру, а к людям. - А.К: С царями стихии спорить сложно, но необходимо. Нужны машины и дворники, чтобы убирать дороги и скалывать лед. А летом на свете нет ничего прекраснее Петербурга! Я объездил всю Россию, был в Париже, Лондоне, Венеции, Амстердаме, Нью-Йорке. И никогда ни на что не променяю Петербург! В последнее время у нас к тому же появились цветы: по дороге в аэропорт, в Таврическом саду - висят в горшочках, во многих дворах стоят ящики с цветами. Все сразу ожило. У меня есть претензия к главному архитектору города. Я даже не говорю о новом строительстве - это не мое дело. Но мне не нравится, что дома в центре окрашены в блеклые цвета. Михайловский замок всегда был красный. Зимний дворец - ярко-зеленый. Университетская набережная переливалась красками. Зачем бледно? У нас и так мало солнца. Кстати, недаром старые архитекторы, окаймлявшие город гранитными набережными, старались выбирать не серый, а розовато-серый камень, чтобы он играл. - А.Л: Давайте адресуем ваше пожелание губернатору Санкт-Петербурга. На сегодня программа «Весь Кушнер» закончена. Напомню, Александр Семёнович Кушнер бывает в нашей студии регулярно - по вторникам. Встретимся через неделю. Спасибо! Телеканал «ВОТ!», «Весь Кушнер», 26 марта 2013, 17.30 polit.pro
|
|
Поделись новостью с друзьями: |
|
Ссылка на видео-версию
475
