Lushnikov Live TV — 17:53 05 Марта 2013 —
Александр Боровский: «У нас все принимают слишком близко к сердцу и тревожно».
Искусствовед Александр Боровский и Алексей Лушников в телепрограмме «Синие Страницы»
Александр Давидович Боровский – искусствовед, куратор, заведующий Отделом новейших течений Государственного Русского музея. Заслуженный деятель искусств РФ.
Алексей Лушников - телеведущий, создатель и владелец телеканала "Ваше общественное телевидение!". Студия прямого эфира
телеканала "Ваше общественное телевидение!"
Санкт-Петербург
- А.Л: Здравствуйте, уважаемые телезрители! В эфире – «Синие Страницы», и мы с вами погружаемся не только в политику, но и в искусство. По полной программе! Наш гость - человек уникальный, пожалуй, самый авторитетный на сегодняшний день искусствовед не только в Петербурге, но и в России. Я с большой радостью представляю Александра Боровского - заведующего Отделом новейших течений Государственного Русского музея. Еще раз здравствуйте, Александр Давидович! - А.Б: Добрый день! «Авторитетный искусствовед» звучит немного подозрительно… - А.Л: Авторитетный в хорошем смысле слова. Напомню, что у нас работает телефон прямого эфира, так что смело звоните, уважаемые товарищи! Кстати, слово «товарищ» сегодня особенно актуально, потому что исполнилось 60 лет со дня смерти Сталина. В связи с этим я должен бы у вас спросить о соцреализме и советском плакате, поговорить на эту тему. Но я хочу начать с политической составляющей. Скажите, это праздник, день траура, или нечто среднее? - А.Б: Я бы постарался об этом не думать и не говорить. Хотя… Мой дед был генералом и летчиком, для него Иосиф Виссарионович являлся главнокомандующим. А бабушка - внучка генерал-губернатора Северного Кавказа и генерала кавалерии, на глазах которой убивали соседей – считала его вампиром, и это была единственная тема, по которой они не смогли прийти к согласию за всю свою счастливую семейную жизнь. Я с детства слышал: «Тамара! Нельзя так, это все же генералиссимус и главнокомандующий». В ответ летело: «Убийца!». 50 лет прошло, а ничего не изменилось. Всегда найдутся те, кто обожает смазанные сапоги и списки расстрелянных, даже готов в них попасть, лишь бы империя двигалась вперед. Но есть, на мой взгляд, нормальные люди, которые подобное не любят. Я не считаю, что необязательно постоянно думать об этой странице истории и возвращаться к ней в искусстве. Хотя такое происходит. Данный персонаж не сходит со цены, несмотря на то, что времена сильно изменились. - А.Л: Объясните мне одну вещь. В части современного искусства наблюдается некий алгоритм повторения. Как дискотеки 1980-х. Люди ностальгируют, или речь идет о поисках чего-то нового? - А.Б: Я думаю, поколение того времени, например, соцартисты, являются объектом для бесконечной пародии, иронии и деконструктивизма. Берут сталинские мифы, препарируют их и показывают в виде то ли антисимволов, то ли пионера, который занимается любовью под портретом Сталина. Все это уже было в 1970-е - 1980-е годы, а сейчас возвращается. У молодых художников, абсолютно не связанных с идеологией, часто можно видеть мечту о гармоническом обществе. И когда ты начинаешь смеяться, они не понимают степень политизации вопроса. Я столкнулся с этим на церемонии вручения «Премии Кандинского», когда меня чуть ли не в фашизме обвинили за решение по первому месту. А там был просто отвязанный подросток, мысливший категориями дворцов съездов, но поставивший все с ног на голову. Вообще я спокойно отношусь к таким вещам. - А.Л: Сегодня мы видим, например, группу «Война», которая тоже продвигает необычные вещи и даже премии получает. Если честно, это искусство или нет? Тот же фаллос на мосту? - А.Б: Я считаю, что это искусство, но не изобразительное, а искусство понимания момента: когда и что показать, либо сделать. По сути, реализация вечного желания русского интеллигента плюнуть в сторону власти. - А.Л: То есть речь не о самом искусстве, а о ситуации в нем? - А.Б: Дело в том, что так называемый активизм в современном искусстве работает на ситуацию. Наш президент владеет восточными единоборствами и умеет использовать силу противника. А это искусство использует протест, гнев и растерянность, в данном случае власти. Была бы она более подготовленной и спокойной… А что мы видим на Западе? Скажем, недавно я был в Милане. Там на площади стоит памятник Маурицио Каталано с неприличным жестом. Вокруг - банки (эта улица является твердыней итальянского капитализма). Сначала банкиры пытались вякать, но увидели, что народ доволен, туристы фотографируют… Попробуй скажи нет! Уже несколько лет терпят. Нормальная культура, а у нас все принимают слишком близко к сердцу и тревожно. - А.Л: Помните, когда Шемякин поставил свою статую Петра I на территории Петропавловской крепости? Еще при Собчаке. Только и разговоров было: «Какой же это Петр?!». - А.Б: А китайская девушка на бронтозавре, которую временно поставили перед памятником Александру III? Серьезные люди возмущались: «Как можно? Это же символ государственности!». Хотя именно этот памятник во времена моей молодости был символом всего самого плохого в искусстве и оказался «в ссылке» на заднем дворе Русского музея. Такой менталитет, ничего не попишешь! С другой стороны, в этом есть своя прелесть - иначе было бы скучно. - А.Л: Я так понимаю, сфера искусства сегодня трактуется значительно шире, чем обычное полотно или конкретная акция. - А.Б: Конечно! Более того, реакция на искусство другая. В свое время я читал лекции на Урале: мужики с утра выходили хмельные, мы вешали плакаты или играли в футбол. Получалось очень смешно, но общий язык находили. Тогда была идея, что искусство должно выпрямлять человека. Казалось, достаточно показать зеку 100 картинок, и он станет передовиком социалистического труда. На самом деле, кроме выпрямления искусство должно учить, смешить, злить, заставлять думать о своем месте и с сомнением ко всему относиться, любить. - А.Л: Получается, искусство провокационно? - А.Б: Провокация всегда являлась частью искусств. Другое дело, что не должна быть одна провокация – это перебор. - А.Л: А пейзажам и натюрмортам место есть? - А.Б: Все остается! - А.Л: Остается? - А.Б: Кто-то любит пейзажи, а кто-то нет. Я тоже не против хорошего пейзажа. Но есть и любители вещей «поострее». Абсолютно нормальная ситуация! Вообще все определяет рынок. Есть рынок для пейзажа – старого и нового. Его, кстати, неплохо покупают к 8 Марта и правильно делают. Наличие выбора, вот что главное. - А.Л: А чем отличается плохое современное искусство от хорошего? - А.Б: Это может решить только экспертное сообщество. Я, например, люблю читать великого Стасова, который почти никогда не попадал в художники, всегда бил мимо. Но он очень интересно писал и парадоксально мыслил. А рынок держится на мнении профессионалов. - А.Л: Даются оценки, работают аукционы... - А.Б: Безусловно. Есть оценка профессионалов, критического сообщества и прессы. Как это ни смешно, но я терпеть не могу половину пишущих искусствоведов, а они меня. В оценке масштаба художника-пейзажиста мое мнение обычно совпадает с мнением коллег из Аризонского музея или Центра Жоржа Помпиду. А вот что касается современных направлений… - А.Л: То есть оценку дает рынок? Или музей берет ее на себя? - А.Б: Скорее, рынок во многом определяет мнение профессионалов, хотя у него есть и свои трудно объяснимые отклонения. В основном, социальные. У нас полно левых в искусстве, которые хотят уничтожить истеблишмент. Показали бы им истеблишмент моей молодости! Но есть специализированные западные музеи, которые очень любят все левое, даже не очень похожее на искусство. Если же взять русский рынок, новые покупатели - олигархи хотят большую картину. Пускай непонятную, абстрактную, сюрреалистичную или наоборот чисто концептуальную, главное - внушительную по форме. А потом начинаются соревнования: «У меня - три ранних Кабакова, а у тебя – два, и ты никто!». - А.Л: Знание этой фамилии говорит само за себя... - А.Б: Я описал около 30 современных коллекций и должен сказать, что большинство наших олигархов быстро учатся. Сначала они покупают просто то, что нравится, затем чистят коллекции и в результате приходят к очень приличному собранию... Правда, в итоге, у них часто формируются одинаковые коллекции. Я же за то, чтобы у каждого было свое. - А.Л: А обыкновенные люди что покупают? - А.Б: Они покупают колбасу и бутылку водки. Ждать от них приобретения творений Энди Уорхола было бы странно – им придется заложить всю деревню, чтобы купить хотя бы один принт. Опять же в советские времена была идея распространять искусство в массы, например, эстамп - в каждый дом. Выглядело очень привлекательно. Ни в какой дом эстампы, конечно, не попадали, но, по крайней мере, закупали тиражи у художников. А сейчас печатная графика, кроме нескольких энтузиастов, находится в черной дыре. Тогда ее тоже не очень любили… Я помню, в детстве мне поручили оформить атомоход, то ли «Ленин», то ли «Родина». Капитан, по-моему, был кавказцем по национальности, поэтому ему - золотое оружие, а народу в каютах - хорошие эстампы. Мы достали изумительных мастеров - Курдова, Неменова, Васнецова, но по пути половину выбросили и вместо них вставили фото полуобнаженных девушек из «Огонька» (обнаженных тогда не было). Ругать-то некого! И где теперь эти эстампы? Думаю, что тема «искусство в массы» не умерла, и все еще впереди. - А.Л: Люди покупают оригиналы? - А.Б: Очень мало. - А.Л: Мало? - А.Б: К сожалению. - А.Л: Покупают только олигархи? - А.Б: Средний класс еще не готов, он не видит в искусстве инвестиции. Хотя эмигранты очень быстро осваиваются: я помню, как на Брайтон-Бич какой-то инженер показывал мне свою коллекцию гравюр. Очень трогательно! Еще замечательный тип собирателей был в 1950-х - 1960-х годах – люди с копеечными зарплатами могли отправиться на другой конец страны, чтобы купить работу Вайсмана или Устюгова. Сейчас такого почти нет. - А.Л: Вы рассказываете удивительные вещи! Но я хочу вступиться за простых людей... - А.Б: Я - не такой уж прокурор или судья... - А.Л: Допустим, человек живет в маленьком домике или квартирке. Он заходит в какую-то антикварную лавку или на брокант («блошиный рынок» в Европе – прим. ред.), что-то ищет… - А.Б: И слава Богу! Пусть даже он выберет самое безвкусное и плохое, лишь бы не пресловутый евроремонт, от которого нет спасения с 1990-х годов. - А.Л: Хорошо. Давайте примем звоночек. Здравствуйте, говорите, пожалуйста! - ЗРИТЕЛЬ: Здравствуйте! Я хочу вам сообщить, что сегодня была акция в честь 60-летия со дня смерти Сталина: мы соорудили его портрет и устроили на бывшем проспекте Сталина возложение цветов. - А.Б: Я слышал об этом. - ЗРИТЕЛЬ: Я сам - бывший художник. И, кстати, народ подходил, смотрел, фотографировал Сталина. - А.Л: Еще бы! - А.Б: Если человек хочет смотреть Сталина, пожалуйста! Лишь бы он других не заставлял это делать. - А.Л: Конечно! - А.Б: А так вполне. Каждый вправе верить во что угодно. - А.Л: Давайте еще к одной любопытной теме. Несколько лет назад на улицах Петербурга появились копии работ, в том числе из Русского музея. В интерьере, конечно, было бы красиво, а здесь, мне кажется... - А.Б: То же искусство в массы. Если хотя бы один человек заинтересовался и не нарисовал гадость – уже хорошо. Но массового приращения любителей живописи благодаря этому не произошло. - А.Л: Такая попытка. - А.Б: Попытка - не пытка! - А.Л: Правда, многие картины уже выцвели. - А.Б: Сейчас пытаются оформлять брандмауэры (глухая, обычно без окон, высокая, выступающая над кровлей здания противопожарная стена – прим. ред.). Опять же надо все грамотно делать: звать хороших художников или консультироваться. А то у нас такие проекты часто реализуются на уровне чиновничьих радостей. - А.Л: Ситуация в городе очень беспокоит. Вы наверняка - человек перемещающийся и видите, что происходит. - А.Б: Слишком перемещающийся! - А.Л: Например, вторая сцена Мариинского театра... - А.Б: О ней я вчера слышал на питерском «Эхе Москвы». Выступали два человека: один - милый поляк, ответственный за строительство, и второй наш. Они очень напористо говорили, что это шедевр всех времен и народов, с невероятной акустикой, пластикой и т.д. Но я считаю Мариинку-2 памятником откатов. Не хочу никого обвинять, это просто метафора. - А.Л: Образ. - А.Б: Да. Особенно трогательно в нашем климате выглядит амфитеатр. А что делать? Так получилось! И это плод не только воровства, чиновничества и прочего, но и нашей архитектурной мысли. Как яростно выступали сначала против Мосса, а затем Перро? А ведь Мосс - великолепный архитектор. Он сказал: «Мешки с мусором». Думал, люди поймут, что это метафора, шутка. Нет! Заявили: «Нам предлагают мешки!». О проекте Перро написали, что это перо в бок питерской архитектуре. Вот и получили перо! Чемоданом по голове. Я вижу в этом не только самоуправство, глупость, жадность, но и абсолютное нежелание архитектурной общественности задуматься о своем ремесле. Они боятся говорить друг с другом, потому что сегодня ты в совете, завтра я… Раньше главными архитекторами были известные люди, которых слушали, а затем пошли «большие мастера маленькой финансовой формы». К кому сейчас апеллировать? Архитектурной общественности просто нет. Пускай завтра на этот чемодан поставят еще один. - А.Л: А не является ли это определенным трендом? Дома, которые строили 100 лет назад, рушатся, и освобождаются целые лакуны. - А.Б: Строительная мафия заседает на самом верху и представляет «великую» архитектуру. Конечно, им выгодно пригласить Мосса… - А.Л: А люди-то что смотрят? - А.Б: Люди все съедают. А некоторые готовы ночевать на баррикадах ради сохранения малозначительной двери в доме XIX века, когда под носом треть Питера буквально взрывают. Как боролись с «вертикалью»?! Доборолись - вертикали нет. Зато сколько горизонталей повесили! К сожалению, людьми легко манипулировать. Если говорить о тренде, то я хорошо помню «тетенек с киками» из обкома партии, которые приходили на выставки и заявляли: «Не пущать!». Скоро в Эрмитаж и Русский музей начнут приходить «дяденьки с пиками» и в папахах. Так можно далеко зайти. - А.Л: И кто их будет останавливать? - А.Б: Ну, если все взорвутся, будут останавливать. На выставки в Эрмитаж и Русский музей ходят тысячи людей и, наверное, с 50-ю горлопанами можно справиться. Только делать это должна не музейная общественность и не любители искусства, а органы госрегулирования. На Западе тоже есть протестующие: я лично видел, как в Штатах около музея стояли люди, которые сочли выставку недопустимой по религиозным соображениям. Они держали плакаты - и все! Не перегораживали вход, ничего. Лишь призывали католиков не ходить и не смотреть. То есть должна быть мера. Пожалуйста, стой и выражай свое сомнение, но не ломай чужое. - А.Л: Помните революционные начинания защитной группы «Англетер», Лешу Ковалева, Колю Журавского? Прошло время, и сейчас мы понимаем, что противостоять невозможно. Сокуров вчера заявил, что заканчивает свою семилетнюю градозащитную деятельность, потому что ничего не получается. - А.Б: Я с ужасом думаю, что мы 20 лет отдали современному искусству, сделали Музей Людвига и провели сотни выставок крупных западных художников, чтобы молодежь ходила, а не убегала, могла видеть и сравнивать. Но получается, искусствоведы нас учат, что хорошо, и что плохо, а смешные и нелепые маргиналы командуют. Мы все-таки - не Иран, и я не думаю, что дойдет до запретов и еще каких-то вещей. А недавняя история с казаками и «Лолитой», прежде всего, компрометирует само казачество. Кстати, их несколько раз использовали как карателей, и это не украсило империю: казаки всегда были защитниками, а не репрессантами. Я это знаю по своей семейной истории. Думаю, это волна... Людьми, иногда совсем неплохими, просто манипулируют. - А.Л: Давайте еще звоночек примем. Говорите, пожалуйста! - ЗРИТЕЛЬ: Здравствуйте, уважаемый ведущий и гость студии! Хочу узнать мнение гостя по следующему вопросу. Культура и искусство идут в разных плоскостях с жизнью. Жизнь двигается по рельсам войны, насилия, взяток, воровство, а культура и искусство должны возвышать человека и делать его лучше. Но этого не происходит. И возникает вопрос: для чего вообще нужна культура? Это утонченный наркотик, способ заработка или что? - А.Б: Хороший вопрос. На него многие пытались ответить, например, Лев Николаевич Толстой. Почему когда почти голые мужики танцуют на сцене, это называется балетом, и мы должны на них смотреть? Дело в том, что данный вопрос нерешаем. Культурой живут тысячи и миллионы людей, большинство. Но она действительно часто отделена от жизни. А когда художники пытаются вмешаться в жизнь - говорят, что все неправда, ложь, напыщенность - они сразу получают по голове и совет: «Ты должен преклониться и возвыситься». И так плохо, и эдак нехорошо. Но искусство, как неотъемлемая часть культуры позволяет человеку самореализоваться. Кстати, раз телезритель задает такой вопрос, он сам - человек культуры. - А.Л: Вы знаете, я сейчас вспомнил французский фильм, который у нас в прокате назывался «1+1». Он рассказывает о том, как у одного человека, страдающего серьезным недугом, был медбрат, назовем его так – молодой мужчина абсолютно другой культуры и цвета кожи. - А.Б: Чудесный фильм! - А.Л: Так вот там есть интересный диалог в галерее, когда главный герой хочет купить очень дорогую работу, представляющую собой несколько цветных мазков. И он объясняет своему помощнику, что искусство - единственная возможность остаться в истории, поэтому произведения искусства коллекционируют. - А.Б: И потом медбрат сам начинает рисовать. Вообще очень умный фильм. - А.Л: Прекрасный! Давайте еще звоночек примем. Здравствуйте, говорите, пожалуйста! - ЗРИТЕЛЬ: Здравствуйте! Мне бы хотелось, чтобы вы назвали места, куда может сходить представитель среднего класса и посмотреть что-то, что действительно стоит приобрести. Я бы, например, с удовольствием, но кроме Невского проспекта и одной антикварной лавки ничего не знаю. - А.Б: В Питере сейчас работает галерей 30-40. - А.Л: Минимум! - А.Б: Да. И у нас нет таких мест, куда вы войдете и рискуете ничего не понять. По-моему, можно сходить в любую галерею. - А.Л: В интернете найти. - А.Б: Да, для начала посмотрите их в интернете и выберете что-нибудь на свой вкус. Это не проблема. - А.Л: Давайте коснемся зарубежной культуры. Насколько реально создать в Петербурге музей радикального искусства? Мы можем впитать в себя какие-то западные образцы? - А.Б: У нас собственная гордость: в Мраморном дворце работает Музей Людвига. Это немец, создавший фантастическую коллекцию. Всего там более 100 работ, из которых 20 - безусловные мировые шедевры, от позднего Пикассо до Кунса. Между прочим, купить такую коллекцию не в состоянии ни один Абрамович, потому что цены на картины за последние десятилетия выросли в сотни раз. Еще в Петербурге, на Васильевском острове есть музей и галереи современного искусства ЭРАРТА. Аслан Чехоев создал его на собственные деньги. У меня есть к нему вопросы, но там очень активный менеджмент: продвигают искусство, показывают спектакли, организуют встречи. Однако контент не позволяет сделать, как в Нью-Васюках. Для это надо, чтобы современное искусство было транснациональным. А оно сейчас перемешалось, и в среднем, набор вещей и имен везде одинаковый. Есть локальное искусство, на уровне города или мегаполиса, немало музеев. Всемирно известные площадки активно развивают современные программы. Например, наш Эрмитаж. Но проблема в наличии зрителей. - А.Л: Получается, вопрос в нас самих? - А.Б: Да, борьба с дикостью, походы в музеи и желание знать искусство - индивидуальный вопрос каждого человека. Даже мы, критики, будучи советскими людьми, пропустили много философских вещей. И стали наверстывать, возвращаться, чтобы понять. Я придумал книжку «История искусства для собак», построенную на диалоге двух четвероногих. А совсем недавно вышел сборник моих статей о графическом искусстве за много лет. Все мальчиком себе кажешься, а посмотришь... - А.Л: 400 статей! - А.Б: Да, стараюсь. И именно о графике. Ведь мы всегда ею гордились, а сейчас интерес пропал. В графическую секцию лучше не заходить - осталось всего несколько человек. Недавно я видел книгу Бори Гребенщикова, сказку. Но это ручеек, а раньше была целая графическая страна под названием Петербург. Поэтому я и объединил все свои статьи на данную тему. Кстати, хорошую графику 1930-х, 1940-х годов можно купить за вполне реальные деньги. Нужно лишь поискать. А это очень увлекательный процесс: найти художника-второго, обратиться к критикам… Вообще все великие коллекционеры - большие авантюристы. Это «охотничьи рассказы», что человек шел по улице, споткнулся о чемодан, а там лежали три Моне. В России никогда Моне не было! Просто такой тип мышления. - А.Л: Бывая в разных европейских городах, я заметил, что там буквально каждый сквер и площадь имеют какой-то свой памятник, монументик. Как правило, это творения современных авторов. Особенно ими славится Испания. - А.Б: Еще Германия. - А.Л: Германия и другие страны. Была бы у нас в Питере программа по привлечению местных скульпторов и художников к украшению города! Даже если бы это вызывало споры и критику… - А.Б: Почему не ларек стоит?! На самом деле, такое везде бывает. Мне друзья рассказывал, как в Копенгагене местные жители возмутились появлением нового памятника – так там ходили по домам и объясняли! То есть негатив есть повсюду. Люди привыкают, что здесь дорожка, а там кусты, и нафиг монументы, да еще за их деньги. Лучше пусть купят три инвалидных кресла, что, в общем-то, справедливо. Но есть и другая проблема: мы, художники и общественники, не умеем говорить с населением. А население у нас дико агрессивное. Хотя вроде бы Петербург – город великой культуры. Я уже смирился с тем, что поставить что-нибудь современное в центре почти невозможно. Но ведь у нас огромные пригороды, там-то что? Слава Богу, есть интересные примеры, но они единичны. Например, в районе, где раньше было швейное производство, поставили 10-метровую шпильку. Костя Симун сделал необычный и авангардный монумент «Разорванное кольцо блокады». Очень интересный памятник Достоевскому Холиной и Игнатьевых у Кузнечного рынка. Я считаю, что хорош Шемякинский Петр на территории Петропавловской крепости. Две-три вещи Каминкера, например, «Гребец» в Озерках, и, пожалуй, «Обнаженный мальчик» Ершова, которого тоже все ругают. Все остальное - сталинская архитектура: пиджаки, чугунные зады или фраки. Если Ломоносов - в парике и с кулаками, Гоголь обязательно в шинели и т.д. Это мышление 1950-х годов! А попробуй сделать что-нибудь веселое, сразу заклюют. - А.Л: Закидают помидорами. - А.Б: Трудное положение. Новые районы просто голые. Или там возникают пивные, Швейки всякие - моветон. И это вопрос к людям: если ты сразу плюешься в то, что тебе не нравится, не подумав, не жди, что появится что-то новое. Нельзя жить мифами о прошлом. Все старое, нового у нас крайне мало. Уже умирают брандмауэры, построенные в 1960-е годы. Скажем, на Чапыгина, у телестудии есть изумительный образ Африки с того времени, он тоже гниет и ломается. Иногда мы просто невнимательны и не любопытны. - А.Л: А откуда такой консерватизм мышления? Почему мы не приемлем новое? - А.Б: У нас нет слоя интеллигенции. Наверное, сыграл свою роль и национальный характер. Хотя, например, Питер – многонациональный, но тоже консервативен. - А.Л: Питер изначально строился, как современный город. - А.Б: Все началось в XX веке. Бенуа уже тогда нападал на скульптора Свинина за здание со «свинками», а сейчас его считают образцом стиля. Хотя по сравнению с тем, что делают сейчас… Вот вам и кривая качества! Меня очень пугает современная агрессивность по отношению к искусству, инакомыслию, инаколюбви... - А.Л: К любому «инако». - А.Б: Да, боязнь. - А.Л: Настоящая фобия! - А.Б: А антигейские настроения и выступления? Питер – это город Чайковского, Сомова, Кузьмина. Я оптимист и не верю, что он станет городом запретов. - А.Л: Думаете? Камни и гранитные набережные все перетрут? - А.Б: Перетрут! Люди немного побесятся, зубы о гранит сточат и окажутся маленькими злыднями, душителями, а искусство и культура сами по себе. - А.Л: Меня всегда волновало, как это уживается в людях? - А.Б: В нормальных людях все уживается, а в плохих на передний план выходят амбиции, злость и желание пиара. Вот и все. - А.Л: Давайте на звоночек ответим. - А.Б: Мы - два учителя жизни! - А.Л: Да, засели тут. Говорите, пожалуйста! - ЗРИТЕЛЬ: Здравствуйте! Сегодня много говорили о Сталине в связи с юбилеем со дня его смерти. Но я не слышала, чтобы где-нибудь вспомнил другую дату - 60 лет со дня смерти Сергея Сергеевича Прокофьева. А Прокофьев - национальное достояние. - А.Б: Это удивительно, вы правы. - ЗРИТЕЛЬ: Много разговоров о том, что в городе нужно поставить памятник или назвать улицу в честь Виктора Цоя, но никого не беспокоит, что не увековечена память, например, Модеста Петровича Мусоргского. Объясните, пожалуйста, откуда такая нелюбовь к своему культурному наследию? - А.Л: Вчера губернатор подписал документ о переименовании улиц. В частности, появится сквер Чингиза Айтматова и сквер Эдуарда Хиля. Вообще вопрос очень хороший. - А.Б: Я тоже всегда думал, почему нет памятника Мусоргскому? Может, он выпивал? - А.Л: Мне кажется, что в нашем сознании Мусоргский будет ассоциироваться с мусором и памятник ему может вызвать недовольство граждан. - А.Б: Это бред! Но опять же, если его сделают, допустим, сидящим за столом и думающим: «Отдать ли жизнь за царя?» - или нечто подобное… Насчет Прокофьева я полностью согласен. Кто-то писал о насмешке судьбы: великий композитор приехал в Россию, хотел справиться с ситуацией и заставить представителей режима услышать себя, а в результате умер в один день с диктатором, ушел незамеченным. Ужасная, трагическая ирония. Кстати, у нас нет не только памятника Мусоргскому. А Мандельштаму и Гумилеву? Есть только Ахматовой. - А.Л: И ведь эти памятники могут быть достаточно современными. - А.Б: Да, но почему-то придумывают каких-то моряков, вдов... - А.Л: Наверное, раньше образ моряка имел политический контекст. - А.Б: Много придуманного и высосанного из пальца. - А.Л: Зато беспроигрышно с точки зрения идеологии. - А.Б: И так слеплены, что беспроигрышны! Гоголь говорил: «Куча!». Я все время думал, почему его преследовала мысль о куче? Может, это качество до сих пор живет в нашем сознании? Наверное, Гоголь был прав. - А.Л: В Западной Франции есть местечко, где родился президент Миттеран. Всего несколько домов, церковь, бар, мэрия и кладбище, рядом озеро. Все, как положено. Оно известно тем, что вдова на свои деньги поставила памятник супругу: на обычной лужайке, среди деревьев скульптура в человеческий рост, изображающая президента. Он идет с собачкой на поводке, гуляет. Все! Безо всяких постаментов и речей. - А.Б: Чудесно! В Лондоне недавно открыли замечательный памятник Черчиллю, в Париже – Шарлю де Голлю. Причем такие человеческие, даже немного шаржированные. У нас бы сказали: «Издевательство!». - А.Л: Да. А там культура умножается на искусство. Тем не менее, у нас великий город, и он тоже отличается особой культурой. - А.Б: Раньше мне так казалось. А сейчас иногда посмотрю, что творится, успокаиваю себя лишь одной мыслью: «И это пройдет». - А.Л: Что ж, уважаемые телезрители, такие у нас были сегодня «Синие Страницы» и откровенный разговор. Я еще раз представляю Александра Боровского, одного из самых авторитетных искусствоведов и искусствознателей, заведующего Отделом новейших течений Государственного Русского музея, заслуженного деятеля искусств РФ, автора более 400 работ по истории искусства XX века. - А.Б: Спасибо! - А.Л: Спасибо вам большое за то, что были у нас! Телеканал «ВОТ!», «Синие Страницы», 5 марта 2013, 17.00 polit.pro
|
|
Поделись новостью с друзьями: |
|
Ссылка на видео-версию
741
