Александр Иванович Блок – актер театра и кино, заслуженный артист России.
Алексей Лушников - телеведущий, создатель и владелец телеканала "Ваше общественное телевидение!". Студия прямого эфира
телеканала "Ваше общественное телевидение!"
Санкт-Петербург
- А.Л: Здравствуйте, уважаемые телезрители! В эфире - «Синие Страницы» и наш замечательный гость, заслуженный артист России Александр Блок. Саша, еще раз здравствуйте!
- А.Б: Здравствуйте!
- А.Л: Сегодня мы поем тебе фривольные дифирамбы, и не просто так, а в надежде, что и ты нам тоже что-нибудь споешь. Это я о «гитаре в кустах»… Саша, скажи, трудно сейчас быть артистом? Заслуженным, мощным артистом и самоутвердившимся.
- А.Б: Раньше было хуже. Потому что раньше ты был никто. Чтобы ощущать себя так, как я себя сейчас ощущаю, надо прожить в профессии 25 лет. И хоть немного ее понять. Теперь я могу с гордостью сказать, что знаю свою профессию, причем не только актерскую, но и режиссерскую. А еще педагогическую. Поэтому у меня есть внутренние силы и уверенность.
- А.Л: А чувство свободы?
- А.Б: Свобода разве что в плане нехватки времени. Это же внутреннее ощущение. Когда я прихожу в театр или на съемочную площадку и начинаю работать, достаточно перекинуться несколькими словами, чтобы понять, есть ли контакт, и как строить взаимоотношения с режиссером или коллегами. Раньше я приходил, трясся, внимал каждому слову и комплексовал, а сейчас мне пофиг. Вообще я пришел к выводу, что для исполнения сильной и эмоциональной роли необходимо научиться полностью расслабляться и «падать на дно». Если все время себя накручивать, возникнет зажим и мышечное напряжение. Сонное же состояние дает ощущение полной свободы, когда тобой руководит только мысль, и в нужный момент ты сделаешь все, что угодно.
- А.Л: Давно я не слышал Александра Блока. Какой потрясающий тембр! Саша, что тебя больше захватило в последнее время - театр, кино, эстрада?
- А.Б: Они все по-своему прекрасны. Но ситуация везде разная. Театр на сегодняшний день, как у Пушкина в «Графе Нулине»: «А что театр? - Ооо! Сиротеет». У меня именно такое ощущение. Ведь поумирали все мамонты и после себя мало кого оставили. Не было преемственности поколений. Товстоногов, Додин и другие воспитывали режиссеров, но не преемников. Осталось лишь творческое наследство. К тому же сейчас в театре нет идей, он превратился в фабрику: шлепает спектакли, и все. Смотришь и ничего не понимаешь. Театр потерял свое лицо.
Знаешь, я больше 25 лет отработал в театре Ленсовета. И последние 10 лет просто терпел, думал: «Что делать?». И если меня спросить, в каком театре я бы хотел сегодня работать, отвечу, что ни в каком. Потому что для этого нужны единомышленники, люди одной крови. А сейчас люди даже не умеют профессионально разговаривать: учат текст, выходят на сцену с листиками, ходят и репетируют. И им в это время шьют костюмы, строят декорации и т.п. Все! Больше ничего нет.
Но ведь работа над ролью – это ответы на вопросы. И ставить их должен и режиссер, и ты - сам себе. Это называется домашняя работа. Ведь чем больше ты поставишь вопросов и чем больше получишь ответов – от других или самого себя - тем богаче и полноценнее будет роль. Сейчас начинаешь спрашивать, разговаривать и понимаешь, что рядом с тобой ничего не понимающие иностранцы, и от этого становится грустно, больно, обидно. Не знаю, хорошо это или плохо. Может, и хорошо. Потому что я «отравлен» прекрасной школой и застал потрясающее время русского театра, в том числе ленинградского. Как говорят классики? Изменяться, но не изменять! Не изменять принципам, школе, профессии, тому, чему тебя научили, и что ты впитал с молоком матери. Теперь же получается, что начиная работать, ты должен себя предавать…
- А.Л: Еще есть кино.
- А.Б: Да, кино появилось. И это хорошо - в плане популярности и денег. Разумеется, когда есть хороший материал, толковый режиссер и замечательные условия. Но за то время, что мы с тобой не виделись, я смогу назвать разве что три-четыре картины, за которые не стыдно. Хотя сейчас я завален работой, только в кино пять проектов. И для мне главное - их разрулить. Поэтому идти в театр кому-то «сдаваться», сидеть на репетициях и слушать эту жвачку не хочется.
- А.Л: А за кино? Расскажи.
- А.Б: Например, я снялся в картине «Честь имею» Бутурлина и Бортко. Мы получили за нее «Золотого орла» и «Тэффи», как за лучший фильм года. Еще «Спецназ», где я играю командира роты. Знаешь, за время съемок я просто стал другим человеком. Ко мне обращались исключительно: «Товарищ командир». И я до сих пор помню всех коллег по именам персонажей. Было интересно и классно.
Сейчас я снимаюсь в одной из главных ролей в сериале «Катерина-2» вместе с Ирой Розановой. Там я играю директора банка. С Ирой интересно работать, у нас вообще очень хорошая актерская команда. Уже закончили «Катерину-3», а в августе приступаем к «Катерине-4». У этого фильма очень хороший рейтинг. Еще в одной ленте я сыграл Федора Ивановича Шаляпина. Правда, не пел. Там показана его бытовая жизнь. Кстати, замечательный сценарий. И места съемок - дом-музей Некрасова, усадьба Репина «Пенаты». Невероятное ощущение погружения, года мне принесли шубу и шапку Шаляпина. Мне очень нравилось работать, получал огромное удовольствие.
- А.Л: Очень интересно! Давай поговорим об эстраде и начнем с гитары. Ты наверняка что-нибудь приготовил.
- А.Б: Да я не знал, что готовить. Эстрада у меня своеобразная.
- А.Л: Я в курсе, но ты сейчас сам расскажешь об этом телезрителям. Пожалуйста, возьми гитару.
- А.Б: А что тут можно петь?
- А.Л: Тебе можно все.
- А.Б: Недавно я сделал программу памяти Владимира Семёновича Высоцкого. Нарыл много материала: его книги, воспоминания и прочее. Это далось мне нелегко. И я сделал одну ошибку: нельзя петь Высоцкого в зале со столиками. Одну-две песни еще ничего, но два с половиной часа невозможно. В песнях Владимира Семёновича так много информации, что они требуют максимальной сосредоточенности. А тут поешь, а за столиком винцо, бокалы… В общем я делаю такие сольные программы. Иногда участвуют в сборных концертах. У меня недавно в гостях был наш великий бард Александр Лобановский. Ему уже исполнилось 77 лет, и я его обожаю, пою его песни. Представляешь, он написал около 2000 песен!
- А.Л: Давай из Владимира Семёновича!
- А.Б: Что-нибудь легкое, или сразу…
- А.Л: Сразу!
- А.Б: Мне очень нравятся «Очи черные». Песня состоит из двух новелл. Первая называется «Погоня», но я ее петь не буду петь, начну со второй. В первой части он едет к ней на тройке, пьет водку и орет. И вдруг очутился в каком-то странном месте, стал уходить от волчьей стаи, вырвался на крутой кряж… Эта часть называется «Чужой дом».
(Исполняется вторая часть песни «Очи черные».)
Что за дом притих,
Погружен во мрак,
На семи лихих,
Продувных ветрах.
Всеми окнами
Обратясь в овраг,
А воротами -
На проезжий тракт?
Ох, устал я, устал, - а лошадок распряг.
Эй, живой кто-нибудь, выходи, помоги!
Никого, - только тень промелькнула в сенях,
Да стервятник спустился и сузил круги.
В дом заходишь как
Все равно в кабак,
А народишко -
Каждый третий - враг.
Своротят скулу,
Гость непрошеный!
Образа в углу -
И те перекошены.
И затеялся смутный, чудной разговор,
Кто-то песню стонал и гитару терзал,
И припадочный малый - придурок и вор -
Мне тайком из-под скатерти нож показал.
«Кто ответит мне -
Что за дом такой,
Почему - во тьме,
Как барак чумной?
Свет лампад погас,
Воздух вылился...
Али жить у вас
Разучилися?
Двери настежь у вас, а душа взаперти.
Кто хозяином здесь? - Напоил бы вином».
А в ответ мне: «Видать, был ты долго в пути -
И людей позабыл,- мы всегда так живем!
Траву кушаем,
Век - на щавеле,
Скисли душами,
Опрыщавели,
Да еще вином
Много тешились,-
Разоряли дом,
Дрались, вешались».
«Я коней заморил, - от волков ускакал.
Укажите мне край, где светло от лампад.
Укажите мне место, какое искал, -
Где поют, а не стонут, где пол не покат».
«О таких домах
Не слыхали мы,
Долго жить впотьмах
Привыкали мы.
Испокону мы -
В зле да шепоте,
Под иконами
В черной копоти».
И из смрада, где косо висят образа,
Я, башку очертя, гнал, забросивши кнут,
Куда кони несли да глядели глаза,
И где люди живут, и - как люди живут.
…Сколько кануло, сколько схлынуло!
Жизнь кидала меня - не докинула.
Может, спел про вас неумело я,
Очи черные, скатерть белая?!
- А.Л: Потрясающе! С одной стороны, авторская песня, но и твоя форма подачи невероятна. Тебе бы в кино… Кстати, ты в кино поешь?
- А.Б: Недавно мы снимали «Катерину-2», и одна песня стала лейтмотивом. Сначала просто искали песню для моего персонажа – директора банка, - на которую бы не распространялись авторские права. Это ведь сейчас большая проблема. Хотели что-то вроде: «Черный ворон, что ты вьешься?», «Миленькай ты мой, возьми меня с собой…». И я предложил одну из песен Александра Лобановского. Спел, и всем очень понравилось. Потом в финале на нее оркестровку сделали, и мы с Ирой Розановой вдвоем поем. Очень переживали насчет авторских прав. Я прямо на съемках набрал номер Лобановского, включил громкую связь. И у нас состоялся такой разговор:
«- Сашулечка, привет, дорогой!
- Я сейчас снимаюсь в кино.
- Ой, как я рад это слышать!
- Погоди, я хочу спеть в кино твою песню.
- Я буду очень рад, если ты ее споешь.
- Саша, мне сказали, что возникнет проблема с авторскими правами.
– Никаких проблем! Пой, мне ничего не надо».
Ну и сразу после этого начали снимать. Теперь эта песня перешла из «Катерины-2» в «Катерину-3».
(Исполняется песня «Осень катится».)
Осень катится, осень катится, в ноги катится.
Листья маются, листья маются под дождем.
Бабье лето нам, бабье лето нам, ох, не нравится -
Мы весну с тобой, мы весну с тобой подождем.
Что хорошего, что хорошего в этой осени:
Мелкота одна, мокрота одна, маята...
Ветер золото, ветер золото с веток косит,
И стучит-урчит старый пес-мороз в ворота.
Бабьим все, что упущено, наверстаю я,
Чтобы мне потом, чтобы мне потом не краснеть.
Догуляю я, дострадаю я, домечтаю я
Все, что начато, все, что начато, по весне…
- А.Л: Да, прекрасная песня и удивительный голос! Скажи, раньше Игорь Борисович Дмитриев читал на радио пьесы – был такой домашний театр. Тебя никогда не привлекали к такой работе?
- А.Б: Меня приглашали на радио, и я записывал, уже не помню, что именно, но что-то из классики. Хотели взять на постоянку, но там почти ничего не платят, поэтому мне как-то не очень. Предлагали даже книгу там записать. Стихи с эстрады я не читаю, потому что выше Юрского для меня сегодня никого не существует. А зачем читать хуже? Либо как Юрский, либо никак.
- А.Л: Хорошо, а с эстрадой какие отношения? Творческие вечера и т.п.
- А.Б: Есть спектакли в Театральном центре на Коломенской. Я играю в «Любви до гроба» с Семёном Стругачевым и в «Пижаме для шестерых» с большой компанией, в том числе с Сережей Мигицко и Ириной Алферовой. Кстати, мы сыграли уже больше 200 спектаклей у нас и за рубежом, последняя поездка была по пяти городам Германии. Эту комедию поставил Семён Яковлевич Спивак, дай Бог ему долгих лет жизни! В плане творческих вечеров, я делал сначала сольную программу, а затем программу на двоих с профессиональной певицей Еленой Забродиной под названием «Компот с огурцом». Это музыкальная комедия.
- А.Л: Огурец – это ты?
- А.Б: Наверное. Еще иногда приглашают выступить на концерте и что-то спеть. У меня хорошие дружеские отношения с москвичами и мурманчанами. Все закончили Горный институт и, что называется «выросли» в палатках и в лесу, в тайге. А поскольку я знал огромное количество походных песен, мы сдружились, и они стали меня таскать в Москву - то на юбилей, то на вечер. Я, в свою очередь, приобщил к этому Сережу Прохорова в качестве ведущего.
- А.Л: Здорово! Давай поговорим со зрителями?
- А.Б: Давай!
- А.Л: Здравствуйте, говорите, пожалуйста!
- ЗРИТЕЛЬ: Здравствуйте! Что вас роднит с автором «Двенадцати», и как бы мог себя чувствовать этот автор в современной России?
- А.Б: Наверное, роднит то, что у меня в квартире стоял телефон из дома-музея Александра Александровича Блока. Мне периодически звонили и спрашивали, не музей ли это? Я отвечал, что пока нет.
- А.Л: Просто случайно?
- А.Б: Тем более, я живу на той же улице. Еще, я думаю, есть какая-то духовная связь. Самое интересное, что я не стал поэтом, а он - артистом, хотя мечтал. Трудно ли быть поэтом в наше время? Быть настоящим поэтом трудно в любое время. К тому же времена, как известно, не выбирают. И трудно быть артистом, да просто талантливым человеком. Ведь между мастерством и талантом есть разница. Я, например, умею смеяться и плакать, красиво задуматься или сделать какую-нибудь фигню… Мне кажется, что в нашем деле талант – это способность почувствовать чужую беду, горе. Только это позволяет сыграть роль. Ее нужно перевести на себя - на свое сердце, печенки-селезенки, чувства, душу. Я считаю, что настоящий поэт должен не просто рифмовать строки, а пропускать жизнь и все, что его окружает, через свое нутро. Тогда и стихи будут хорошие.
- А.Л: Классик однажды сказал, что поэты в России рождаются с дантесовой пулей в груди… Давайте следующий звоночек. Здравствуйте, говорите, пожалуйста!
- ЗРИТЕЛЬ: Алексей, вы всегда таких хороших людей приглашаете! Можно попросить вашего гостя спеть «Прощание с горами» Высоцкого?
- А.Л: Пошли заявки.
- А.Б: А вы не из геологов случайно? Я могу спеть «Прощание с горами», но она уже затертая.
- А.Л: Хорошо. Решай сам, когда и что спеть.
- А.Б: Давай попробую «Прощание с горами» спеть, что ли. Последний раз я ее исполнял больше десяти лет назад. Кстати. Это одна из песен, благодаря которым я полюбил Высоцкого. Попробую так…
(Исполняется песня «Прощание с горами».)
В суету городов и в потоки машин
Возвращаемся мы - просто некуда деться.
И спускаемся вниз с покоренных вершин,
Оставляя в горах, оставляя в горах свое сердце.
Так оставьте ненужные споры!
Я себе уже все доказал.
Лучше гор могут быть только горы ,
На которых еще не бывал,
На которых еще не бывал.
Кто захочет в беде оставаться один?
Кто захочет уйти, зову сердца не внемля?
Но спускаемся мы с покоренных вершин -
Что же делать, и Боги спускались на землю.
Так оставьте ненужные споры!
Я себе уже все доказал,
Лучше гор могут быть только горы ,
На которых еще не бывал,
На которых еще не бывал.
Сколько слов и надежд, сколько песен и тем
Горы будят у нас и зовут нас остаться.
Но спускаемся мы, кто на год, кто совсем,
Потому что всегда, потому что всегда мы должны возвращаться.
Так оставьте ненужные споры!
Я себе уже все доказал,
Лучше гор могут быть только горы ,
На которых еще не бывал,
На которых еще не бывал.
- А.Л: Ты меня просто поражаешь. Давай еще на звоночек ответим. Говорите, пожалуйста!
- ЗРИТЕЛЬ: Здравствуйте! Скажите, есть ли у вас какая-нибудь комедийная байка? Если есть, расскажите. Это первое. И второе: какие у вас планы?
- А.Б: В планах - фильмы. Как я уже сказал, сейчас работаю сразу в пяти картинах. Например, снимаем очередную серию «Странствия Синдбада. Путь на север», где я играю генерала ФСБ. Это о борьбе с терроризмом в России. Очень серьезный персонаж. Затем работаем над картиной под названием «Заклятые друзья», где я выступаю в роли генерал-майора ГУВД Санкт-Петербурга. Еще есть сериал «Горюнов». Там мне досталась роль командующего российским флотом. Недавно меня утвердили на фильм «Лекарство против страха», где я буду играть бывшего военного. Это характерная комедийна роль, о которой я мечтал. Ну и в августе начнутся съемки «Катерины-4» с Ириной Розановой.
В театре я тоже продолжаю играть. Из нового репетирую спектакль с Андреем Носковым «Труффальдино из Бергамо». Премьера будет Театре эстрады. В Театральном центре на Коломенской я готовлю кабарешную программу с поющими драматическими актерами. Сейчас подбираю хорошую команду для этого проекта.
- А.Л: Это уже режиссерская история?
- А.Б: Да. Еще у меня была педагогическая история: я преподавал, но бросил, потому что испугался.
- А.Л: А у тебя бы получилось.
- А.Б: Я серьезно работал, и у меня были хорошие студенты, и когда я ушел, они стали выть и плакать. Мне Запесоцкий предлагал набрать в своем университете персональный курс, но я отказался. Наверное, еще не наигрался. А педагогика – это огромная ответственность. Тем более, курс. Педагог – мастер курса отвечает за судьбу всех своих ребят. И вообще зачем плодить нищих и безработных?
- А.Л: А сколько сейчас театральных вузов! Раньше был один ЛГИТМиК, а теперь чуть ли не в каждом гуманитарном вузе есть факультет театрального или эстрадного искусства.
- А.Б: Честно говоря, не знаю… Я недавно пришел по приглашению в университет, стел в сторонке и стал слушать. Выступал кандидат искусствоведческих наук по поводу театральных дел. Так я уже через пять минут отупел! Ничего не понял из того, о чем он говорил. Если я не понимаю, что могут понять несчастные первокурсники, второкурсники и третьекурсники, которые сидели и делали вид, что им интересно. Потом, слава богу, вышел Фильштинский Вениамин Михайлович, после него – я. Поделился тем, что знаю о Станиславском. Попросил сидящих в зале педагогов объяснить мне четыре основных понятия, к которым сводится вся система Станиславского. В ответ - тишина. Никто не смог назвать! Я назвал сам и предложил расшифровать понятия. Мне никто не ответил! Я поблагодарил за внимание и ушел.
- А.Л: Понятно. Давайте еще звоночек снимем. Здравствуйте, говорите, пожалуйста!
- ЗРИТЕЛЬ: Большое спасибо за песню! Если бы я слушал, находясь в другой комнате, решил бы поет Высоцкий.
- А.Б: Да ладно…
- ЗРИТЕЛЬ: У вас и характер, как у Высоцкого.
- А.Л: Я полностью с вами согласен.
- А.Б: Вообще я никогда не подражал Владимиру Семёновичу. Каким был, такой и есть.
- А.Л: Саша, хватит скромничать! Наши телезрители через свой телевизор лучше воспринимают. От твоего голоса аж мурашки по телу. И таких голосов только два - у Альтова и твой. Запоминающиеся и харизматичные. Давайте к другой теме. Ты полностью поглощен исключительно профессиональной деятельностью? Или тебя еще на что-то хватает? Я имею в виду социальную или общественную работу.
- А.Б: Да нет. Я занимаюсь детьми и домом. На общественную деятельность меня просто не хватает. Хотя если просят куда-то приехать, я не отказываю. Вот недавно выступал в детской больнице Святой Марии Магдалины. Такое бывает.
- А.Л: Понятно – пять картин плюс театр…
- А.Б: …Ленсовета, плюс новые спектакли, в том числе на Коломенской. И еще плюс, плюс, плюс… Плююсь!
- А.Л: Мощная загрузка! Еще что-нибудь спой.
- А.Б: Может, блатного Высоцкого?
- А.Л: Давай!
- А.Б: Это из раннего цикла, год 1963 или 1964.
(Исполняется песня «То была не интрижка».)
То была не интрижка,
Ты была на ладошке,
Как прекрасная книжка
В грубой суперобложке.
Я влюблен был как мальчик
С тихим трепетом тайным.
Я читал наш романчик
С неприличным названьем.
Были слезы, угрозы,
Все одни и все те же.
В основном была проза,
А стихи были реже.
Твои бурные ласки
И все прочие средства.
Это странно, как в сказке
Очень раннего детства.
Я надеялся втайне,
Что тебя не листали.
Но тебя, как в читальне,
Очень многие брали.
Не дождуся я, видно,
Когда я с опозданьем
Сдам с рук на руки книгу
С неприличным названьем.
- А.Б: Думал, что не выскочит, а выскочило.
- А.Л: Ну, слушай…
- А.Б: Не дождусь я и мига…
- А.Л: Это больше лирика, чем блатная.
- А.Б: Это из приличных.
- А.Л: Саша, остается совсем немного времени. Скажи, сегодня ты чувствуешь себя счастливым и спокойным человеком? Все идет, как надо, или есть какое-то потаенное, еще не реализованное желание?
- А.Б: У меня желание только одно – чтобы на все хватило сил. Поэтому я сам себе всегда желаю здоровья. Ведь если раньше я отвечал только за себя, то сейчас появилась ответственность за других, и я понимаю, что этим другим будет очень туго, если меня вдруг не станет. А по поводу счастья скажу как Александр Володин: «Стыдно быть несчастливым». Я не жалуюсь на жизнь. Каждый раз, придя в храм, благодарю Бога за то, что он меня не оставил. Знаешь, моя мама умерла давно, лет двадцать назад, но для меня она до сих пор, как живая. Я к ней обращаюсь, разговариваю…
- А.Л: Александр Блок, уважаемые телезрители! Саша, давай напоследок какую-нибудь песню.
- А.Б: Балладу!
- А.Л: Давай!
(Исполняется «Баллада о детстве».)
Час зачатья я помню неточно.
Значит, память моя однобока.
Но зачат я был ночью, порочно,
И явился на свет не до срока.
Я рождался не в муках, не в злобе,
Девять месяцев — это не лет.
Первый срок отбывал я в утробе:
Ничего там хорошего нет.
Спасибо вам святители,
Что плюнули да дунули,
Что вдруг мои родители
Зачать меня задумали
В те времена укромные,
Теперь почти былинные,
Когда срока огромные
Брели в этапы длинные.
Их брали в ночь зачатия,
А многих даже ранее,
А вот живет же братия —
Моя честна компания.
Ходу, думушки резвые, ходу,
Слово, строченьки, милые, слово!
В первый раз получил я свободу
По указу от тридцать восьмого.
Знать бы мне, кто так долго мурыжил –
Отыгрался бы на подлеце,
Но родился и жил я и выжил,
Дом на Первой Мещанской в конце.
Там за стеной, за стеночкою, за перегородочкой
Соседушка с соседушкою баловались водочкой.
Все жили вровень, скромно так: система коридорная,
На тридцать восемь комнаток всего одна уборная.
Здесь зуб на зуб не попадал, не грела телогреечка.
Здесь я доподлинно узнал, почем она, копеечка.
Не боялась сирены соседка,
И привыкла к ней мать понемногу.
И плевал я, здоровый трехлетка,
На воздушную эту тревогу.
Да, не все то, что сверху, от бога –
И народ зажигалки тушил.
И, как малая фронту подмога
Мой песок и дырявый кувшин.
И било солнце в три ручья, сквозь дыры крыш просеяно
На Евдоким Кириллыча и Кисю Моисеевну.
Она ему: Как сыновья? — Да без вести пропавшие!
Эх, Киська, мы одна семья, вы тоже пострадавшие.
Вы тоже пострадавшие, а значит обрусевшие.
Мои — без вести павшие, твои — безвинно севшие.
Я ушел от пеленок и сосок,
Поживал — не забыт, не заброшен.
И дразнили меня «недоносок»,
Хоть и был я нормально доношен.
Маскировку пытался срывать я,
- Пленных гонят, - чего ж мы дрожим?
Возвращались отцы наши, братья
По домам, по своим да чужим.
У тети Зины кофточка с драконами, да змеями –
То у Попова Вовчика отец пришел с трофеями.
Трофейная Япония, трофейная Германия:
Пришла страна Лимония — сплошная чемодания.
Взял у отца на станции погоны, словно цацки, я,
А из эвакуации толпой валили штатские.
Осмотрелись они, оклемались,
Похмелились, потом протрезвели.
И отплакали те, кто дождались,
Недождавшиеся отревели.
Стал метро рыть отец Витькин с Генкой,
Мы спросили: зачем? — Он в ответ,
Мол, коридоры кончаются стенкой,
А тоннели выводят на свет.
Пророчество папашино не слушал Витька с корешом:
Из коридора нашего в тюремный коридор ушел.
Да он всегда был спорщиком, припрешь к стене — откажется.
Прошел он коридорчиком и кончил стенкой, кажется.
Но у отцов свои умы, а что до нас касательно,
На жизнь засматривались мы вполне самостоятельно.
Все — от нас до почти годовалых
Толковищу вели до кровянки,
А в подвалах и полуподвалах
Ребятишкам хотелось под танки.
Не досталось им даже по пуле,
В ремеслухе живи не тужи.
Ни дерзнуть, ни рискнуть, но рискнули –
Из напильников сделать ножи.
Они воткнутся в легкие
От никотина черные,
По рукоятки легкие трехцветные наборные.
Вели дела отменные сопливые острожники.
На стройке немцы пленные на хлеб меняли ножики.
Сперва играли в фантики в пристенок с крохоборами,
И вот ушли романтики из подворотен ворами.
Было время и были подвалы,
Было дело и цены снижали.
И текли, куда надо, каналы
И в конце, куда надо, впадали.
Дети бывших старшин да майоров
До бедовых широт поднялись,
Потому, что из всех коридоров
Им казалось сподручнее вниз.
- А.Л: У нас в гостях был Александр Блок. Спасибо огромное!
Телеканал «ВОТ!»,
«Синие Страницы»,
18 апреля 2012, 20.00