Авторская колонка — 15:32 11 Ноября 2015 —
Медведь, не выходи из леса
Василий Жарков, о том, чем опасно уязвленное честолюбие в мировой политике
За час до полудня 11 ноября 1918 года безмолвие осеннего леса на севере Франции было оглашено залпами десятков артиллерийских орудий. Само по себе это не было сенсацией — четвертый год в Европе шла большая война. Грохот канонады на этот раз, однако, означал нечто иное, нежели то, к чему успели привыкнуть миллионы мобилизованных. Войска «Антанты» салютовали по случаю победы над Германией 11.11 в 11.00, выстрелив 101 раз. Рано утром того же дня на железнодорожном перегоне в лесу недалеко от городка Компьен в Пикардии было подписано перемирие сроком на 36 дней. Но в итоге получилось несколько дольше, примерно 20 лет между Первой и Второй мировыми войнами. Статс-секретарь Маттиас Эрцбергер, поставленный во главе немецкой делегации по заключению перемирия, наверняка меньше всего мечтал войти в историю в качестве человека, подписавшего капитуляцию своей страны. Справедливости ради заметим, что он также известен как один из первых немецких политиков, выступивших с осуждением геноцида армян турками в Османской империи. Вечером 7 ноября автомобиль Эрцбергера с белым флагом пересек Западный фронт, утром следующего дня в вагоне со спущенными занавесками посланник прибыл на полустанок Ретонд в Компьенском лесу. Здесь немецких переговорщиков ждали в другом вагоне — в штабном поезде главнокомандующего силами «Антанты» Фердинанда Фоша. В своих воспоминаниях британский премьер-министр Ллойд Джордж дает описание первого диалога Фоша и Эрцбергера, при встрече даже не подавших друг другу руки: — Чего вы хотите, господа? — Мы хотим получить ваши предложения о перемирии, — ответил немецкий представитель. — О, у нас нет никаких предложений о перемирии, нам очень нравится продолжать войну. — Но нам нужны ваши условия. Мы не можем продолжать борьбу. — Ах, так вы, значит, пришли просить о перемирии? Это другое дело, — на этом месте настоящий француз, кажется, не мог не улыбнуться лукавой улыбкой. Поражение немецкой стороны выглядело столь же досадным, сколь и сокрушительным. Но самое ужасное — для многих немцев оно оказалось совершенно неожиданным. Характерным образом немецкие дипломаты хотели войны больше, чем военные. Брестский мир, по которому большевистское правительство перечеркнуло все усилия и жертвы России в той войне, выглядел громадным успехом Берлина. И казалось, развязывал руки для наступления и окончательной победы на западном направлении, против Франции и Англии. Так что немецкие дипломатические чиновники уже вовсю рисовали новую карту Европы, состоящую из разросшейся Германской империи и ее сателлитов. Не говоря уж о новых заморских колониях. Иную реальность видели военные, как, вероятно, и все те, кто смотрел не только на географическую карту на стене, но видел положение дел собственно «на земле». Так, сданную без боя Украину мало было оккупировать, требовались силы для ее удержания. Морская блокада породила продовольственный кризис, поставив Германию на грань голода. Внутри народа, того самого фольксдойч, в массе солдат, рабочих, обывателей росло недовольство. Красная революция, казалось бы, так удачно сплавленная в пломбированном вагоне в сторону противника, резонировала по всей Европе. Краткосрочные военные успехи весны 1918 года оказались последними перед неизбежным коллапсом. Немцам банально не хватило сил. К тому же их противники, тоже истощенные войной, получили подкрепление — в последний момент на стороне «Антанты» вступили Северо-Американские Соединенные Штаты, как их тогда называли. Американцы впервые по-крупному вмешались в европейскую и мировую политику. Это выглядело как смесь делового стиля янки-капиталиста с морализмом протестантского пастора — простые решения плюс напор, однако и изрядная доля наивности. «Почему Иисус Христос не добился того, чтобы мир уверовал в его учение? — вопрошал американский президент Вудро Вильсон своих коллег, европейских лидеров. — Потому что он проповедовал лишь идеалы, а не указывал практического пути для их достижения. Я же предлагаю практическую схему, чтобы довести до конца стремления Христа». Знаменитые 14 пунктов Вильсона были опубликованы еще в начале января 1918 года, через несколько месяцев после того, как США вступили в войну. Этот ставший классическим для истории и теории международных отношений документ легко найти в интернете. Если суммировать все «поинты», то вильсоновский план предполагал отказ от тайной дипломатии, установление свободы мореплавания и международной торговли, всеобщее разоружение, освобождение оккупированных территорий, отказ от вмешательства во внутренние дела государств, право наций на самоопределение или автономию. И главное — создание Лиги Наций, организации в целях защиты независимости и территориальной целостности всех стран мира, больших и малых. Европейцы, как англичане с французами, так и немцы, с американской декларацией на словах согласились, но на деле искали пути, как ее избежать, выгадав побольше для себя. С вожделением глядя на все ту же географическую карту, французы хотели заполучить не только Эльзас с Лотарингией, но и Саарский угольный бассейн, создав между собой и Германией независимые буферные страны. Англия и Америка с этим не спешили, понимая, что Германия может еще пригодиться как сила, гарантирующая безопасность на востоке и в центре Европы, другое дело — лишить ее мощи на море. Состоявшие в союзе с «Антантой» японцы молча рассчитывали на китайский Шаньдун. Итальянцы суетились и скандалили, премьер-министр Орландо, фамилия которого напоминала американцам о солнечной Флориде, то с шумом покидал переговоры о послевоенном устройстве Европы, то тихо возвращался с извиняющейся улыбкой, как ни в чем не бывало. Германия все больше чувствовала себя оскорбленной. Из-за досадного проигрыша, из-за того, что страна с едва ли не лучшей промышленностью в Европе оказалась в экономической яме и нищете, из-за эгоизма и мелочности победителей, случайных и недостойных, как все больше убеждали их собственные действия. В итоге, кстати, немцы не так уж много потеряли: Эльзас и Лотарингию пришлось отдать французам, как и Данцигский коридор полякам, но, в отличие от Австро-Венгрии и Османской империи, Германия не распалась на отдельные государства и даже в новом республиканском статусе продолжила называться рейхом. При всех известных потерях были сохранены и немецкая армия, и база военно-промышленного комплекса. Дух прусской военщины отступил, ушел в тень, но не исчез, растворившись во многочисленных спортивных и молодежных клубах. На мирной конференции в Париже, открывшейся через два месяца после Компьенского перемирия, германская сторона до последнего отказывалась признать свою одностороннюю вину в развязывании Первой мировой войны. Только ультимативное давление коалиции победителей заставило их согласиться с подобным обвинением. Однако немцы как нация своей коллективной ответственности за войну не признали, даже подписавшись под всеми пунктами навязанного им мирного договора. Хотя бы отчасти они были правы: большие войны никогда не начинает кто-то один. Тем не менее на специальном памятном камне в Компьенском лесу по-французски была высечена надпись: «Здесь 11 ноября 1918 года пала преступная гордыня Германской империи, побежденная свободными народами, которые она пыталась поработить». Европейцы постарались побыстрее забыть большинство вильсоновских пунктов. Не говоря уже о том, что республиканское большинство в конгрессе отказалось ратифицировать предложенное президентом-демократом вступление США в Лигу Наций. Это сломило Вудро Вильсона более всего, его внешнеполитический курс был провален. Парижская конференция, как и Венский конгресс после наполеоновских войн, стала очередным торжеством европейской real politic. Однако мир, подписанный 28 июня 1919 года в том же самом зеркальном зале Версальского дворца, где когда-то, в 1871 году, после победы во франко-прусской войне, была провозглашена Германская империя, в исторической перспективе продлился совсем недолго. Те самые 20 лет, до 1939-го. Глядя на так называемую Версальскую систему, вслед за Кантом и Марксом можно уверенно сказать, что любой мир, заключенный на условиях победителей, есть лишь перемирие до тех пор, пока проигравшие не соберут силы для реванша. 22 июня 1940 года в том же Компьенском лесу нацисты устроили демонстративное подписание акта капитуляции захваченной ими Франции. По приказу Гитлера мемориальный вагон, где находилась ставка маршала Фоша, был доставлен в Берлин в качестве трофея, а потом сожжен. Сгоревшими, погибшими оказались десятки миллионов жителей Европы. Пока неуемный «рейх» не был повержен окончательно. Честолюбие, писал Кант, служит едва ли не главной причиной войн. История Компьенского леса учит нас, что вдвойне опасно для мира честолюбие уязвленное, помноженное на чувство несправедливости. Ведет это только к новым жертвам и еще большему унижению. Даже медведь, как мы знаем, может долго жить в своем лесу и никого не трогать. Если только это не раненый и озлобленный медведь-шатун. Василий Жарков Политолог Газета.ру
|
|
Поделись новостью с друзьями: |
|
267
