Евгений Понасенков: «В российском театре победили антисмысл и уродство - все умерли»

Евгений Николаевич Понасенков – историк, режиссер, журналист.
Алексей Лушников - телеведущий, создатель и владелец телеканала "Ваше общественное телевидение!".

Студия прямого эфира
телеканала "Ваше общественное телевидение!"
Санкт-Петербург

- А.Л: Здравствуйте уважаемые телезрители! В эфире – цикл «Драматургия истории». Надо сказать, что по ходу истории драматургия иногда ломается, но в нашей студии все равно появляется Евгений Понасенков. Еще раз здравствуйте, Евгений!
- Е.П: Здравствуйте!

- А.Л: Итак, девятая программа. Евгений, вас что-нибудь связывает с цифрой 9?
- Е.П: Для европейской культуры цифра 9 опасная и трагическая. Кстати, редкий композитор переступал живым через 9-ю симфонию.
- А.Л: Вот как?!
- Е.П: Надеюсь, мы не повторим путь Бетховена и «размножимся».
- А.Л: Сегодня мы с Евгением Понасенковым будем размножаться в плане мыслей и постараемся миновать «девяточку» без потерь. Предлагаю отойти от истинной драматургии истории и взяться за «горячее»…
- Е.П: За «горячее» нельзя - вам Милонов запретит.
- А.Л: У нас разные представления о «горячем». В его интерпретации это «теплое».
- Е.П: У кого как!
- А.Л: Давайте поговорим о театре. Вы ведь режиссер.
- Е.П: Давайте!

- А.Л: Пусть сегодня будет спецвыпуск по истории настоящей драматургии со всеми ее составляющими – холодным, горячим и т.д.
- Е.П: С «дичью».
- А.Л: И даже с компотом!
- Е.П: В театре столько «дичи»...
- А.Л: Скажите, в каком состоянии находится российский театр?
- Е.П: В печальном и плачевном - все умерли.
- А.Л: Да ладно! Как это «все умерли»?
- Е.П: Есть те, кто еще доживает. Вообще мало кто любит театр так, как люблю его я. Татьяна Васильевна Доронина, которая блистательно себя выдумала, говорила: «Я - великая русская…». Потрясающая интонация! Ведь на самом деле искусство – высочайшая степень отстранения. И, слава Богу, что она есть, потому что реальность примитивна и не интересна. Например, я - поклонник античного театра, метафорического и эпического, а не театра коммунальной квартиры и не современного. Хотя сейчас даже новая драма устарела, загнила.

Ситуация с театром плачевная в общем контексте нашей цивилизации и культуры, с которой произошла трагедия. Причем не в 1917 году, а значительно позже. Ведь нужно было не только репрессировать или расстрелять представителей культуры, а еще дождаться, пока умрут или будут репрессированы, выродятся их дети, внуки и ученики. В итоге, к концу XX века Шариковы размножились, а потомство Преображенских подошло к историческому минимуму. Генетику дошла до определенной черты, и произошла катастрофа: Шариковы под чутким руководством Швондеров победили. Конечно, у себя на помойке и количеством, но в их распоряжении бюджет и залы, на их стороне массовость и большой успех. К сожалению, аншлаг!
- А.Л: Но у Мадонны тоже аншлаг.
- Е.П: Мы говорим о театре, а Мадонна - отдельная история, у нее шоу, правда, достаточно театральное. Она талантливый человек, профессионал и все делает мастерски.
- А.Л: Хорошо, а Бродвей?
- Е.П: Бродвей - это улица, на которой много разных театров.
- А.Л: Успех там важен.
- Е.П: Успех везде хорош.
- А.Л: И аншлаги важны.

- Е.П: Смотря где. Вы можете прийти в зоопарк и иметь большой успех там. Будете этим гордиться? Если говорить конкретно о российском театре, соцреализм, вроде бы покончил с Серебряным веком. Но, на самом деле, это было не так, потому что люди многое и многих помнили. Еще жила Лиля Брик, а первый исполнитель роли принца Калафа, вахтанговский актер Завадский несколько десятилетий возглавлял театр имени Моссовета и читал актерам лекции по эстетике. Представляете? Тогда еще были выдающиеся актеры, они не все принимали, но слушали. А потом все умерло. Сегодня мы видим жалкие остатки былого величия. Трагедия заключается в победе антисмысла и уродства. Допустим, что такое сейчас мода и успех? Например, поставить Гамлета на помойке.
- А.Л: Это как?
- Е.П: В прямом смысле слова: вы приходите в театр, открывается занавес и вся сценография выстроена на помойка. Считается, что это новое прочтение. Хотя, на мой взгляд, это не прочтение, а полное непонимание, потому что мы не добавляем смысла, не даем режиссерский вариант, а подменяем главную идею Шекспира. Давайте обратимся к первоисточнику. Ведь коллизия Гамлета чрезвычайно проста - месть сына за смерть отца, в том числе, неверной матери, которая его убила. В принципе, такое может произойти на любой улице и в любое время. Правда?
- А.Л: Чистая!

- Е.П: Однако Шекспир нам интересен. Почему? Он решил показать события не у соседей и не на Заречной улице, а именно в Эльсиноре. И драма называется не просто «Гамлет», а «Гамлет, принц Датский». Подчеркиваю две вещи: во-первых, Гамлет - принц, во-вторых - датский, а не из стран Магриба. Почему это важно? Потому что только у принца могут быть такие возвышенные монологи, ситуации, костюмы и т.д. Ведь Шекспир - величайший эстет, а эстетика - мать этики, как говорил Бродский. Суть нашей цивилизации, то, к чему мы пришли. А что такое эволюция? Нахождение формулировки всего - дизайна, одежды, слов, выражений.
- А.Л: Точности формулировок.
- Е.П: Точности формулировок тоже. И когда мы отказываемся от эволюции, ставим Гамлета на помойке – значит, отказываемся от всего. Мы выбрасываем на эту самую помойку 2,5 миллиарда лет истории: Шекспира, Баха, Бетховена, Моцарта, Верди...
- А.Л: Наполеона.
- Е.П: Всех гениев, которые рождались по ходу истории человечества. Например, Флобер и его «Госпожа Бовари» не могли появиться в первый миллиард лет эволюции при звероящерах и хордовых - тогда духовности было маловато… Вернемся в Эльсинор!

- А.Л: Да, вернемся к искусству.
- Е.П: К искусству всегда приятно возвращаться! Происходит очень выгодная штука для мафии, которая сегодня захватила театр. «Мафия» объединяет два типа людей. Во-первых, критики. Это неудачники, люди ущербные, с не сложившейся биографией. И, во-вторых, театральные директора. Им невыгодно, чтобы спектакль шел 25 лет, как раньше. Зато выгодно быстро списывать декорации, получать новые деньги, «распиливать» их и воровать. Вместе с худруками, которые сидят по сто лет, как Брежневы, пока их не вынесут ногами вперед. И надо сказать, такой «театр» у нас повсюду - на сцене, под сценой, в жизни.
- А.Л: Не знаю… В нашем БДТ недавно сменился художественный руководитель, им стал Андрей Могучий. В Цирк на Фонтанке - простите, не при вас будет помянут! - пришел худруком Вячеслав Полунин.

- Е.П: Так…
- А.Л: Мне кажется, это приятные изменения, и всего за полгода.
- Е.П: За последние полгода в Петербурге произошла и масса кошмарных изменений. К тому же вы говорите про два конкретных театра...
- А.Л: Приятные же исключения?
- Е.П: В науке исключение лишь подтверждает правило. Могучий, конечно, могуч, но все-таки не Товстоногов. Он тоже много делает на помойке.
- А.Л: Пока да, а потом...
- Е.П: Рубашка никогда не станет табуреткой! А что касается Полунина, он безусловно, талантливый человек, но у каждого свой срок годности. Посмотрим. Мы знаем, что он делал в 1980-е, наслышаны про успех его «сНЕЖНого шоу» на Западе и в Москве в конце 1990-х и начале 2000-х. С коммерческой точки зрения там все хорошо. Но мне интересно, куда он будет двигаться дальше.

- А.Л: Согласен, посмотрим.
- Е.П: Тогда и будем говорить про «приятные исключения».
- А.Л: Сейчас приятно, что есть задел и желание у рубашки стать табуреткой.
- Е.П: Стоп, минуточку! Любой актер, занимающий пост худрука в московском театре, изначально, как актер, талантлив. Но он не худрук! Актер вообще не может им быть. Только режиссер! Однако в итоге он в эту должность вгрызается, стареет, дряхлеет, впадает в Альцгеймера, и никто не может его сместить. Вообще худруки прекрасно живут в государственных театрах на наши деньги. Им очень выгодны режиссеры, которые ставят Гамлета на помойке. Ведь такой спектакль идет пару раз, не больше, а такого режиссера приличная публика всерьез не примет. То есть он - не конкурент. Если бы эти замечательные старики-актеры позволили ставить спектакли в государственных театрах, которыми они руководят, личностям, людям талантливым, тогда бы они чувствовали себя неуверенно: «Ага, хорошая смена! Это опасно». А место-то денежное. Хотя у них и так достаточно денег, чтобы прожить еще лет 300, если не 400 или 500. Тем не менее, клиника. Они - люди советские и всегда будут чувствовать себя нищими, копить и ждать, пока в ресторане за них заплатит какая-нибудь поклонница из новых русских бездельниц. Я знаю много таких примеров. Критика об этом молчит, потому все прикормленные. И мы, публика, терпим. Так что виноваты все. Кстати, публика за последние годы сильно опровинциализировалась: одни потомственные зрители умерли, другие уехали на Запад и т.д. Наша страна имеет «талант» и особенность - выживать приличных людей. Конечно, это лучше, чем убивать. Гуманнее.
В результате мы имеем нынешнюю конфигурацию, где сходятся интересы мафии - неудачников - театральных критиков и удачливых стариков, которые не хотят отказываться от «своего» до последнего, и публики, которая маргинализировалась. Вот и происходит коллапс. Исключений здесь быть не может, поскольку система монолитна. Плюс цензура с переодетыми на Мосфильме, типа, казачками, чернорубашечниками и фашиствующими мракобесами. Если вдруг режиссер с ними не согласен, он становится оппозиционером. Во всех странах это нормально, а у нас его не пустят на хорошие сцены. Кстати, уже со многим так поступают.

- А.Л: А в чем конфликт? Одно поколение уходит, другое приходит...
- Е.П: Во-первых, ничего не меняется. Я же сказал - нет смены! А, во-вторых, даже если меняется, то хорошее на худшее или плохое на еще более плохое. Например, где былая слава БДТ?
- А.Л: Наверное, есть разные этапы развития театра, как любого живого организма.
- Е.П: Ну, да - есть жизнь и смерть.
- А.Л: У театра тоже?
- Е.П: Я же не просто так говорю, что театр умер.
- А.Л: А, может, театр, в принципе, мертвое искусство?
- Е.П: Нет. Театр - это представление живых для живых, оно не может взять и умереть.

- А.Л: А балет?
- Е.П: Он может быть бездарным или великим, хотя тоже меняется. Например, остался великий классический балет и даже появляется очень хороший модерн. Тот же Морис Бежар. Хотя и он уже – «балетный дедушка».
- А.Л: Форсайт.
- Е.П: Да, Бежар, потом Форсайт, Майер и т.д. У вас сейчас работает потрясающий Эдвард Клюг. А есть тупиковые варианты: ничего не умеющие люди, которые выдают свое кривляние за танец. Это другая история.
- А.Л: Хорошо, а насколько сегодня подъемны многочасовые спектакли? Зрители их воспринимают?
- Е.П: Ваш Додин поднимает. Правда, я не могу это высидеть.
- А.Л: Не только Додин...

- Е.П: Не только. И не дай Бог, на них попасть!
- А.Л: У нас еще Мариинский театр...
- Е.П: Мариинский - это Вагнер и оперы, рассчитанные по секундам. А режиссер драматического театра может сократить спектакль до 10 секунд или сделать 100 часов.
- А.Л: Простите, «Лебединое озеро» идет 4 часа.
- Е.П: Да, идет и очень хорошее. Правда, лучшее «Лебединое озеро», на мой взгляд, просто гениальное - это Мэтью Борн. Но, бывает, должно пройти 100 лет, чтобы гения услышали: гения Чайковского впервые по-настоящему услышал Борн. Я всем очень советую посмотреть, но не в записи, а живьем.
Что касается Додина, он - замечательный и очень талантливый человек, но делает антитеатр, потому что выносит на сцену все, что есть: землю, воду и т.д. Допустим, в «Жизни и судьбе» передо мной вдумчиво наматывали портянки. Зачем? Это же театр!

- А.Л: Форма подачи.
- Е.П: Антитеатр! Театр - это не как в жизни. Зачем мне 3 часа смотреть, как моют посуду?
- А.Л: Такая эстетика.
- Е.П: Такая эстетика может быть только в коммунальной квартире. Зачем мне это?
- А.Л: А вам нужно великое?
- Е.П: Нет! Если хотите ставить про коммунальную квартиру – ставьте, но сделайте не мерзко. Ведь это искусство!
- А.Л: Я видел такое чистое искусство в Северной Корее, сидя в огромном зале. Партийно-правительственный концерт, посвященный очередной дате...

- Е.П: И в чем искусство?
- А.Л: На сцену выходят сразу шесть Магомаевых. Понимаете? Это у нас был один.
- Е.П: Шесть?
- А.Л: Да. И хор 400-500 человек. Плюс оркестр на 18 роялей.
- Е.П: Ну, и правильно!
- А.Л: А на заднем плане, на экране показывают того, кто объединил это великое, и ядерные боеголовки со станками.
- Е.П: Ядерная боеголовка - духовная скрепа любого духовного режима.
- А.Л: Такое могущество, такой культурный подъем...

- Е.П: Это не могущество, а шизофрения.
- А.Л: Я понял: посуда, которую моют на сцене - тоже проявление шизофрении.
- Е.П: Нет, это просто глупость. Что касается Магомаевых, сразу шестерых великих людей не бывает. Может быть всего один уникальный артист.
- А.Л: Голоса-то очень хорошие.
- Е.П: Вы хотите сказать, что там есть такие баритоны? Не верю! Никто не может петь, как Магомаев!
- А.Л: Тогда возвращаемся к драматургии истории, точнее - к драматургии театра. Возрождение будет?
- Е.П: Чтобы ответить на этот вопрос, надо привести в студию цыганку. Она выплеснет на вас кофе и будет гадать на кофейной гуще. Не дай Бог, еще микрофон зальет… Я думаю, вряд ли. Какое возрождение, если дети воспитываются на том, что «Гамлет» - это помойка? А как вам «Аида» с автоматом, да еще получившая «Золотую маску»? Небесная Аида в байковых трусах и рядом, у фонарного столба - пьяный. За такое надо по роже бить! Понимаете?

- А.Л: У Ильфа и Петрова этот процесс подробно описан.
- Е.П: Нельзя такое ставить! И, тем более, награждать. Позор! Я помню, как Галина Павловна Вишневская на одном таком спектакле встала и ушла. Великий был человек! Все закончилось. В Большом театре из «Евгения Онегина» убрали дуэль, потому что у режиссера нет понятия о чести. Вот вы меня критикует за то, что я сужу о людях по внешности, а я правильно делаю. Оскара Уайльда по этому поводу уже не раз цитировал. Если человек росточком с тролля? Пузатая гадость, и на лицо такой же. Везде гадость, в том числе, в душе. И он ставит «Онегина»! Там герои только и делают, что сидят за столом да жрут, а дуэли нет. При этом все радуются, подходят к нему и говорят: «Ой, какой вы талантливый!». А за глаза: «Опять эта мразь пришла!». Все держится на лицемерии.
- А.Л: Как у вас в Москве все запущено.
- Е.П: А у вас замечательно?! Кто у нас всем руководит в Москве? Те, кого вы нам прислали из Питера.
- А.Л: У вас – свой мэр.

- Е.П: Минуточку! А кто нам его поставил? Ваши питерские!
- А.Л: Ничего, скоро у вас выборы.
- Е.П: И что? Кто будет?
- А.Л: Из Сибири.
- Е.П: Ну, да. Кто будет руководить выборами? Опять же ваши питерские. Я так вам благодарен!
- А.Л: Будете чаще к нам в Мариинский театр приезжать. Кстати, как вам новая сцена? Видели?
- Е.П: Нет, сходил только в главное здание на открытие, где пел мой любимый Доминго. Вообще кошмарное было действо: сначала какие-то лихорадочные дети пели заупокойную мессу, после них вышел Доминго и исполнял арию Зигмунда из «Валькирии». А в этот момент, оказывается, где-то висел труп, причем давно. Могли бы обойти театр перед визитом великого тенора! Товарищи, это же город на Неве, интеллигентная публика, Пилецкая в зале сидела.
- А.Л: Да, с учетом того, что там был не только Доминго...
- Е.П: Было много всего.

- А.Л: Удивляюсь, как вы пережили этот труп!
- Е.П: Я сразу вспомнил, как ставил 70-летие Елены Васильевны Образцовой на сцене Большого театра: настоящее театрализованное действие, никакой помойки, все достойно. По поводу трупа, который висел: я же о нем не знал, смотрел открытие и все, а через пару дней прочел об этом в СМИ.
- А.Л: Давайте я объясню телезрителям, о чем мы говорим, а то, наверное, не все знают. Дело в том, во время строительства Мариинки-2 произошло самоубийство – покончил с собой один из рабочих.
- Е.П: Не выдержал...
- А.Л: И согласно криминальной хронике труп провисел в театре достаточно много времени.
- Е.П: Месяц!
- А.Л: По-моему, нет.
- Е.П: У нас в новостях сказали про месяц.
- А.Л: Давайте не будем вдаваться в подробности и перейдем к драматургии истории. Я пытаюсь оправдать название программы, которую мы сегодня увели в театр.
- Е.П: Это тоже драматургия: Доминго поет, труп висит. Такое не придумаешь!
- А.Л: Все-таки ключевое слово «история», я правильно понимаю?
- Е.П: Ключевое слово - «висит».

- А.Л: «Падение» театра – явление чисто российской или оно наблюдается и в Европе, и на других континентах?
- Е.П: Вообще новая драма пришла из Европы. Однако что отличает европейцев? Ошибаясь, они быстро исправляются. Скажем, проморгали нацизм - организовали Нюрнберг, и все. Мы с советской властью маялись намного дольше, но до сих пор ни люстрации, ни Нюрнберга. Не признаем своих ошибок и уперто идем в маразм.
- А.Л: Вы имеете в виду последствия коммунизма?
- Е.П: Коммунизм у нас не было - преступный режим. То же самое происходит в театре: вляпались в новую драму с помойкой и никак не можем из нее выйти, осудить. А ветвь-то тупиковая! Кстати, в музыкальном театре не намного лучше, чем в драме и опере. С оперой вообще смешно и глупо, потому что это очень конкретный жанр. Например, в Мюнхене поставили оперу Доницетти, где английская королева Елизавета по сюжету казнит своего любовника. Постановщик сдуру переодел ее в костюм офисной дамы. Я не понимаю, зачем? Какой смысл осовременивать? Даже королева по мановению руки не может казнить любовника, потому что есть закон. Следовательно, это бред по форме и убийство смысла. Видите ли, главное в любой музыке – уточнения, восторги, арабески, узор и орнамент. Но когда вы упрощаете до офисного здания, выглядит и звучит смешно: вместо ренессансных виньеток на одежде и во дворце мы видим блузку, юбку и жалюзи. Понимаете, это неадекват, а должна быть гармония. Слава Богу, ситуацию спасла Эдита Груберова, певшая партию Елизаветы. Великая актриса! Она как бы оправдала собой всю мерзость, убогость и пакость. Но на такое способны единицы.
- А.Л: Вы привели несколько отрицательных примеров. А есть положительные? Кроме ваших постановок.
- Е.П: Так сразу не могу сказать. Нужно...

- А.Л: …подготовиться?
- Е.П: Конечно! Знаете, как в «совке» любили говорить: «А теперь - о перспективах!». Колхоз «Светлый путь» загнулся, а мы говорим о его перспективах. Кстати, буквально в 300 метрах от вашей студии Ленин до сих пор стоит и куда-то указывает.
- А.Л: Он не большой.
- Е.П: Но кошмарный по сути.
- А.Л: И стоит не просто так, а перед районной администрацией.
- Е.П: Они до сих пор идут по «ленинскому пути»?
- А.Л: Ну, да.
- Е.П: Между прочим, у него была масса замечательных идей. Допустим, если бы чиновники шли по «ленинскому пути» в плане борьбы с мракобесием, я бы с удовольствием им аплодировал. Владимир Ильич действительно внес огромный вклад в просвещение масс.

- А.Л: Поясните!
- Е.П: Я не могу пояснить в эфире.
- А.Л: Хотя бы скажите, что такое мракобесие?
- Е.П: Это когда люди не желают читать книжки по биологии, физике, химии, истории…
- А.Л: И бесят мрак?
- Е.П: Создают мрак. А бесят его ученые.
- А.Л: Хорошо, согласен. Положительные примеры в современном театре вы все-таки не можете назвать? А как же Роман Виктюк, Марк Захаров?
- Е.П: Почему вы сразу после Виктюка поставили Захарова?
- А.Л: Чтобы был яркий переход.

- Е.П: Какой хитрый! Вы сказали «Виктюк», и я растерялся… На самом деле, Роман Григорьевич замечательный. Настоящее явление. И очень индивидуальное. Поступки Виктюка и его значение для отечественного театра переоценить невозможно. Он был первым, кто дал нашему театру свободу, прежде всего, свободу формы. До него на российской сцене сексуально дышала только Доронина. А потом стали дышать и мальчики. Конечно, это имело колоссальный успех, в том числе коммерческий. И он завязан на социальные комплексы. Потому что люди приходят в театр, чтобы получить то, от чего в жизни стесняются получать удовольствие.
- А.Л: Вы так считаете?
- Е.П: Я в этом уверен. И знаю.
- А.Л: Вы ставите театр на сексуальную основу.

- Е.П: На сексуальной основе базируется жизнь всех приматов, а мы из их числа. При том что у Виктюка есть еще одна великая вещь: главное в его спектаклях - тема одиночества. Кстати, как и у Спилберга. Почему его фильмы потрясающе человечны? В них есть одиночество. Так было и у Виктюка. Затем ему все осточертело, и он перестал думать и работать на эту тему. Просто жалко денег на поиски новых хороших треков. А ведь какую музыку нашли к «Служанкам», «Саломее» и другим ранним спектаклям! Вообще, что такое спектакль Виктюка? Это костюмы Коженковой, хореография Эдварда Смирнова, музыка Асафа Фараджева в исполнении Далиды - французской итальянки из Египта. А в итоге Ромочка гениальный, будто сам поет, как Далида. Понимаете? Он, конечно – великий режиссер, а задача режиссера – собрать все воедино. И он собирал.
Однако сегодня Виктюк сал историей. Более того, иногда позором. При том что я бесконечно благодарен ему за то, что он сделал. Как гражданин, эстет и режиссер. Очень хитрый и умный человек: соединил эстетику Бежара с тонкостью раннего Эфроса и все это одел в Коженкову. Если на сцену под музыку Верди или Далиды выходит красивый парень и говорит так, как в жизни не говорят, да еще тоном Дорониной, естественно, люди не могут не кончать. Понимаете? Хотя сам парень бездарный, актерства в нем практически нет - Виктюку неудобно работать с личностями.

- А.Л: А девушки там не выходят?
- Е.П: Выходят девочки, но это уже к разговору об отсидке 10-ти лет. Рома в этом плане не порядочный. Он таких женщин набирает, что просто страх и ужас…
- А.Л: Все! Заканчиваем.
- Е.П: Нет, не все! Есть у Ромы в спектаклях и замечательные, красивые женщины, которых все хотят.
- А.Л: Точка!
- Е.П: Про Марка Захарова я вам расскажу после эфира.
- А.Л: Уважаемые телезрители, такая у нас сегодня была «Драматургия истории». Какой она будет в следующий раз, даже не представляю. Тем не менее, встретимся через неделю. Спасибо!

Телеканал «ВОТ!»,
«Драматургия истории»,
29 июля 2013, 17.00
polit.pro

29 июля 2013 -

Оставаться в курсе всех наших новостей?

<div style="border:1px; width:450px; border-color:#701c1f; background-color:#F5F5F5; font-family:Verdana, Arial, Helvetica, sans-serif"><div style="float:right; text-align:right"><a href="http://polit.pro"><img src="http://polit.pro/logo.png" height="15"/></a> <a href="<?if(http://polit.pro/stuff/272-1-0-14618)?>http://polit.pro/stuff/272-1-0-14618<?else?>/_nw/174/71735935.jpg<?endif?>" class="class1"><img src="/_nw/174/71735935.jpg" width="105" border="2"></a></div>29 Июля 2013 - Евгений Понасенков: «В российском театре победили антисмысл и уродство - все умерли» <a href="/news/1-0-12" title="Ещё материалы >>>" style="text-decoration:none; color:#000000"><div id="nativeroll_video_cont" style="display:none;"></div>Евгений Николаевич Понасенков – историк, режиссер, журналист. Алексей Лушников - телеведущий, создатель и владелец телеканала "Ваше общественное телевидение!". Студия прямого эфира телеканала "Ваше общественное телевидение!" Санкт-Петербург - А.Л: Здравствуйте уважаемые телезрители! В эфире – цикл «Драматургия истории». Надо сказать, что по ходу истории драматургия иногда ломается, но в нашей студии все равно появляется Евгений Понасенков. Еще раз здравствуйте, Евгений! - Е.П: Здравствуйте! - А.Л: Итак, девятая программа. Евгений, вас что-нибудь связывает с цифрой 9? - Е.П: Для европейской культуры цифра 9 опасная и трагическая. Кстати, редкий композитор переступал живым через 9-ю симфонию. - А.Л: Вот как?! - Е.П: Надеюсь, мы не повторим путь Бетховена и «размножимся». - А.Л: Сегодня мы с Евгением Понасенковым будем размножаться в плане мыслей и постараемся миновать «девяточку» без потерь. Предлагаю отойти от истинной драматургии истории и взяться за «горячее»… - Е.П: За «горячее» нельзя - вам Милонов запретит. - А.Л: У нас разные представления о «горячем». В его интерпретации это «теплое». - Е.П: У кого как! - А.Л: Давайте поговорим о театре. Вы ведь режиссер. - Е.П: Давайте! - А.Л: Пусть сегодня будет спецвыпуск по истории настоящей драматургии со всеми ее составляющими – холодным, горячим и т.д. - Е.П: С «дичью». - А.Л: И даже с компотом! - Е.П: В театре столько «дичи»... - А.Л: Скажите, в каком состоянии находится российский театр? - Е.П: В печальном и плачевном - все умерли. - А.Л: Да ладно! Как это «все умерли»? - Е.П: Есть те, кто еще доживает. Вообще мало кто любит театр так, как люблю его я. Татьяна Васильевна Доронина, которая блистательно себя выдумала, говорила: «Я - великая русская…». Потрясающая интонация! Ведь на самом деле искусство – высочайшая степень отстранения. И, слава Богу, что она есть, потому что реальность примитивна и не интересна. Например, я - поклонник античного театра, метафорического и эпического, а не театра коммунальной квартиры и не современного. Хотя сейчас даже новая драма устарела, загнила. Ситуация с театром плачевная в общем контексте нашей цивилизации и культуры, с которой произошла трагедия. Причем не в 1917 году, а значительно позже. Ведь нужно было не только репрессировать или расстрелять представителей культуры, а еще дождаться, пока умрут или будут репрессированы, выродятся их дети, внуки и ученики. В итоге, к концу XX века Шариковы размножились, а потомство Преображенских подошло к историческому минимуму. Генетику дошла до определенной черты, и произошла катастрофа: Шариковы под чутким руководством Швондеров победили. Конечно, у себя на помойке и количеством, но в их распоряжении бюджет и залы, на их стороне массовость и большой успех. К сожалению, аншлаг! - А.Л: Но у Мадонны тоже аншлаг. - Е.П: Мы говорим о театре, а Мадонна - отдельная история, у нее шоу, правда, достаточно театральное. Она талантливый человек, профессионал и все делает мастерски. - А.Л: Хорошо, а Бродвей? - Е.П: Бродвей - это улица, на которой много разных театров. - А.Л: Успех там важен. - Е.П: Успех везде хорош. - А.Л: И аншлаги важны. - Е.П: Смотря где. Вы можете прийти в зоопарк и иметь большой успех там. Будете этим гордиться? Если говорить конкретно о российском театре, соцреализм, вроде бы покончил с Серебряным веком. Но, на самом деле, это было не так, потому что люди многое и многих помнили. Еще жила Лиля Брик, а первый исполнитель роли принца Калафа, вахтанговский актер Завадский несколько десятилетий возглавлял театр имени Моссовета и читал актерам лекции по эстетике. Представляете? Тогда еще были выдающиеся актеры, они не все принимали, но слушали. А потом все умерло. Сегодня мы видим жалкие остатки былого величия. Трагедия заключается в победе антисмысла и уродства. Допустим, что такое сейчас мода и успех? Например, поставить Гамлета на помойке. - А.Л: Это как? - Е.П: В прямом смысле слова: вы приходите в театр, открывается занавес и вся сценография выстроена на помойка. Считается, что это новое прочтение. Хотя, на мой взгляд, это не прочтение, а полное непонимание, потому что мы не добавляем смысла, не даем режиссерский вариант, а подменяем главную идею Шекспира. Давайте обратимся к первоисточнику. Ведь коллизия Гамлета чрезвычайно проста - месть сына за смерть отца, в том числе, неверной матери, которая его убила. В принципе, такое может произойти на любой улице и в любое время. Правда? - А.Л: Чистая! - Е.П: Однако Шекспир нам интересен. Почему? Он решил показать события не у соседей и не на Заречной улице, а именно в Эльсиноре. И драма называется не просто «Гамлет», а «Гамлет, принц Датский». Подчеркиваю две вещи: во-первых, Гамлет - принц, во-вторых - датский, а не из стран Магриба. Почему это важно? Потому что только у принца могут быть такие возвышенные монологи, ситуации, костюмы и т.д. Ведь Шекспир - величайший эстет, а эстетика - мать этики, как говорил Бродский. Суть нашей цивилизации, то, к чему мы пришли. А что такое эволюция? Нахождение формулировки всего - дизайна, одежды, слов, выражений. - А.Л: Точности формулировок. - Е.П: Точности формулировок тоже. И когда мы отказываемся от эволюции, ставим Гамлета на помойке – значит, отказываемся от всего. Мы выбрасываем на эту самую помойку 2,5 миллиарда лет истории: Шекспира, Баха, Бетховена, Моцарта, Верди... - А.Л: Наполеона. - Е.П: Всех гениев, которые рождались по ходу истории человечества. Например, Флобер и его «Госпожа Бовари» не могли появиться в первый миллиард лет эволюции при звероящерах и хордовых - тогда духовности было маловато… Вернемся в Эльсинор! - А.Л: Да, вернемся к искусству. - Е.П: К искусству всегда приятно возвращаться! Происходит очень выгодная штука для мафии, которая сегодня захватила театр. «Мафия» объединяет два типа людей. Во-первых, критики. Это неудачники, люди ущербные, с не сложившейся биографией. И, во-вторых, театральные директора. Им невыгодно, чтобы спектакль шел 25 лет, как раньше. Зато выгодно быстро списывать декорации, получать новые деньги, «распиливать» их и воровать. Вместе с худруками, которые сидят по сто лет, как Брежневы, пока их не вынесут ногами вперед. И надо сказать, такой «театр» у нас повсюду - на сцене, под сценой, в жизни. - А.Л: Не знаю… В нашем БДТ недавно сменился художественный руководитель, им стал Андрей Могучий. В Цирк на Фонтанке - простите, не при вас будет помянут! - пришел худруком Вячеслав Полунин. - Е.П: Так… - А.Л: Мне кажется, это приятные изменения, и всего за полгода. - Е.П: За последние полгода в Петербурге произошла и масса кошмарных изменений. К тому же вы говорите про два конкретных театра... - А.Л: Приятные же исключения? - Е.П: В науке исключение лишь подтверждает правило. Могучий, конечно, могуч, но все-таки не Товстоногов. Он тоже много делает на помойке. - А.Л: Пока да, а потом... - Е.П: Рубашка никогда не станет табуреткой! А что касается Полунина, он безусловно, талантливый человек, но у каждого свой срок годности. Посмотрим. Мы знаем, что он делал в 1980-е, наслышаны про успех его «сНЕЖНого шоу» на Западе и в Москве в конце 1990-х и начале 2000-х. С коммерческой точки зрения там все хорошо. Но мне интересно, куда он будет двигаться дальше. - А.Л: Согласен, посмотрим. - Е.П: Тогда и будем говорить про «приятные исключения». - А.Л: Сейчас приятно, что есть задел и желание у рубашки стать табуреткой. - Е.П: Стоп, минуточку! Любой актер, занимающий пост худрука в московском театре, изначально, как актер, талантлив. Но он не худрук! Актер вообще не может им быть. Только режиссер! Однако в итоге он в эту должность вгрызается, стареет, дряхлеет, впадает в Альцгеймера, и никто не может его сместить. Вообще худруки прекрасно живут в государственных театрах на наши деньги. Им очень выгодны режиссеры, которые ставят Гамлета на помойке. Ведь такой спектакль идет пару раз, не больше, а такого режиссера приличная публика всерьез не примет. То есть он - не конкурент. Если бы эти замечательные старики-актеры позволили ставить спектакли в государственных театрах, которыми они руководят, личностям, людям талантливым, тогда бы они чувствовали себя неуверенно: «Ага, хорошая смена! Это опасно». А место-то денежное. Хотя у них и так достаточно денег, чтобы прожить еще лет 300, если не 400 или 500. Тем не менее, клиника. Они - люди советские и всегда будут чувствовать себя нищими, копить и ждать, пока в ресторане за них заплатит какая-нибудь поклонница из новых русских бездельниц. Я знаю много таких примеров. Критика об этом молчит, потому все прикормленные. И мы, публика, терпим. Так что виноваты все. Кстати, публика за последние годы сильно опровинциализировалась: одни потомственные зрители умерли, другие уехали на Запад и т.д. Наша страна имеет «талант» и особенность - выживать приличных людей. Конечно, это лучше, чем убивать. Гуманнее. В результате мы имеем нынешнюю конфигурацию, где сходятся интересы мафии - неудачников - театральных критиков и удачливых стариков, которые не хотят отказываться от «своего» до последнего, и публики, которая маргинализировалась. Вот и происходит коллапс. Исключений здесь быть не может, поскольку система монолитна. Плюс цензура с переодетыми на Мосфильме, типа, казачками, чернорубашечниками и фашиствующими мракобесами. Если вдруг режиссер с ними не согласен, он становится оппозиционером. Во всех странах это нормально, а у нас его не пустят на хорошие сцены. Кстати, уже со многим так поступают. - А.Л: А в чем конфликт? Одно поколение уходит, другое приходит... - Е.П: Во-первых, ничего не меняется. Я же сказал - нет смены! А, во-вторых, даже если меняется, то хорошее на худшее или плохое на еще более плохое. Например, где былая слава БДТ? - А.Л: Наверное, есть разные этапы развития театра, как любого живого организма. - Е.П: Ну, да - есть жизнь и смерть. - А.Л: У театра тоже? - Е.П: Я же не просто так говорю, что театр умер. - А.Л: А, может, театр, в принципе, мертвое искусство? - Е.П: Нет. Театр - это представление живых для живых, оно не может взять и умереть. - А.Л: А балет? - Е.П: Он может быть бездарным или великим, хотя тоже меняется. Например, остался великий классический балет и даже появляется очень хороший модерн. Тот же Морис Бежар. Хотя и он уже – «балетный дедушка». - А.Л: Форсайт. - Е.П: Да, Бежар, потом Форсайт, Майер и т.д. У вас сейчас работает потрясающий Эдвард Клюг. А есть тупиковые варианты: ничего не умеющие люди, которые выдают свое кривляние за танец. Это другая история. - А.Л: Хорошо, а насколько сегодня подъемны многочасовые спектакли? Зрители их воспринимают? - Е.П: Ваш Додин поднимает. Правда, я не могу это высидеть. - А.Л: Не только Додин... - Е.П: Не только. И не дай Бог, на них попасть! - А.Л: У нас еще Мариинский театр... - Е.П: Мариинский - это Вагнер и оперы, рассчитанные по секундам. А режиссер драматического театра может сократить спектакль до 10 секунд или сделать 100 часов. - А.Л: Простите, «Лебединое озеро» идет 4 часа. - Е.П: Да, идет и очень хорошее. Правда, лучшее «Лебединое озеро», на мой взгляд, просто гениальное - это Мэтью Борн. Но, бывает, должно пройти 100 лет, чтобы гения услышали: гения Чайковского впервые по-настоящему услышал Борн. Я всем очень советую посмотреть, но не в записи, а живьем. Что касается Додина, он - замечательный и очень талантливый человек, но делает антитеатр, потому что выносит на сцену все, что есть: землю, воду и т.д. Допустим, в «Жизни и судьбе» передо мной вдумчиво наматывали портянки. Зачем? Это же театр! - А.Л: Форма подачи. - Е.П: Антитеатр! Театр - это не как в жизни. Зачем мне 3 часа смотреть, как моют посуду? - А.Л: Такая эстетика. - Е.П: Такая эстетика может быть только в коммунальной квартире. Зачем мне это? - А.Л: А вам нужно великое? - Е.П: Нет! Если хотите ставить про коммунальную квартиру – ставьте, но сделайте не мерзко. Ведь это искусство! - А.Л: Я видел такое чистое искусство в Северной Корее, сидя в огромном зале. Партийно-правительственный концерт, посвященный очередной дате... - Е.П: И в чем искусство? - А.Л: На сцену выходят сразу шесть Магомаевых. Понимаете? Это у нас был один. - Е.П: Шесть? - А.Л: Да. И хор 400-500 человек. Плюс оркестр на 18 роялей. - Е.П: Ну, и правильно! - А.Л: А на заднем плане, на экране показывают того, кто объединил это великое, и ядерные боеголовки со станками. - Е.П: Ядерная боеголовка - духовная скрепа любого духовного режима. - А.Л: Такое могущество, такой культурный подъем... - Е.П: Это не могущество, а шизофрения. - А.Л: Я понял: посуда, которую моют на сцене - тоже проявление шизофрении. - Е.П: Нет, это просто глупость. Что касается Магомаевых, сразу шестерых великих людей не бывает. Может быть всего один уникальный артист. - А.Л: Голоса-то очень хорошие. - Е.П: Вы хотите сказать, что там есть такие баритоны? Не верю! Никто не может петь, как Магомаев! - А.Л: Тогда возвращаемся к драматургии истории, точнее - к драматургии театра. Возрождение будет? - Е.П: Чтобы ответить на этот вопрос, надо привести в студию цыганку. Она выплеснет на вас кофе и будет гадать на кофейной гуще. Не дай Бог, еще микрофон зальет… Я думаю, вряд ли. Какое возрождение, если дети воспитываются на том, что «Гамлет» - это помойка? А как вам «Аида» с автоматом, да еще получившая «Золотую маску»? Небесная Аида в байковых трусах и рядом, у фонарного столба - пьяный. За такое надо по роже бить! Понимаете? - А.Л: У Ильфа и Петрова этот процесс подробно описан. - Е.П: Нельзя такое ставить! И, тем более, награждать. Позор! Я помню, как Галина Павловна Вишневская на одном таком спектакле встала и ушла. Великий был человек! Все закончилось. В Большом театре из «Евгения Онегина» убрали дуэль, потому что у режиссера нет понятия о чести. Вот вы меня критикует за то, что я сужу о людях по внешности, а я правильно делаю. Оскара Уайльда по этому поводу уже не раз цитировал. Если человек росточком с тролля? Пузатая гадость, и на лицо такой же. Везде гадость, в том числе, в душе. И он ставит «Онегина»! Там герои только и делают, что сидят за столом да жрут, а дуэли нет. При этом все радуются, подходят к нему и говорят: «Ой, какой вы талантливый!». А за глаза: «Опять эта мразь пришла!». Все держится на лицемерии. - А.Л: Как у вас в Москве все запущено. - Е.П: А у вас замечательно?! Кто у нас всем руководит в Москве? Те, кого вы нам прислали из Питера. - А.Л: У вас – свой мэр. - Е.П: Минуточку! А кто нам его поставил? Ваши питерские! - А.Л: Ничего, скоро у вас выборы. - Е.П: И что? Кто будет? - А.Л: Из Сибири. - Е.П: Ну, да. Кто будет руководить выборами? Опять же ваши питерские. Я так вам благодарен! - А.Л: Будете чаще к нам в Мариинский театр приезжать. Кстати, как вам новая сцена? Видели? - Е.П: Нет, сходил только в главное здание на открытие, где пел мой любимый Доминго. Вообще кошмарное было действо: сначала какие-то лихорадочные дети пели заупокойную мессу, после них вышел Доминго и исполнял арию Зигмунда из «Валькирии». А в этот момент, оказывается, где-то висел труп, причем давно. Могли бы обойти театр перед визитом великого тенора! Товарищи, это же город на Неве, интеллигентная публика, Пилецкая в зале сидела. - А.Л: Да, с учетом того, что там был не только Доминго... - Е.П: Было много всего. - А.Л: Удивляюсь, как вы пережили этот труп! - Е.П: Я сразу вспомнил, как ставил 70-летие Елены Васильевны Образцовой на сцене Большого театра: настоящее театрализованное действие, никакой помойки, все достойно. По поводу трупа, который висел: я же о нем не знал, смотрел открытие и все, а через пару дней прочел об этом в СМИ. - А.Л: Давайте я объясню телезрителям, о чем мы говорим, а то, наверное, не все знают. Дело в том, во время строительства Мариинки-2 произошло самоубийство – покончил с собой один из рабочих. - Е.П: Не выдержал... - А.Л: И согласно криминальной хронике труп провисел в театре достаточно много времени. - Е.П: Месяц! - А.Л: По-моему, нет. - Е.П: У нас в новостях сказали про месяц. - А.Л: Давайте не будем вдаваться в подробности и перейдем к драматургии истории. Я пытаюсь оправдать название программы, которую мы сегодня увели в театр. - Е.П: Это тоже драматургия: Доминго поет, труп висит. Такое не придумаешь! - А.Л: Все-таки ключевое слово «история», я правильно понимаю? - Е.П: Ключевое слово - «висит». - А.Л: «Падение» театра – явление чисто российской или оно наблюдается и в Европе, и на других континентах? - Е.П: Вообще новая драма пришла из Европы. Однако что отличает европейцев? Ошибаясь, они быстро исправляются. Скажем, проморгали нацизм - организовали Нюрнберг, и все. Мы с советской властью маялись намного дольше, но до сих пор ни люстрации, ни Нюрнберга. Не признаем своих ошибок и уперто идем в маразм. - А.Л: Вы имеете в виду последствия коммунизма? - Е.П: Коммунизм у нас не было - преступный режим. То же самое происходит в театре: вляпались в новую драму с помойкой и никак не можем из нее выйти, осудить. А ветвь-то тупиковая! Кстати, в музыкальном театре не намного лучше, чем в драме и опере. С оперой вообще смешно и глупо, потому что это очень конкретный жанр. Например, в Мюнхене поставили оперу Доницетти, где английская королева Елизавета по сюжету казнит своего любовника. Постановщик сдуру переодел ее в костюм офисной дамы. Я не понимаю, зачем? Какой смысл осовременивать? Даже королева по мановению руки не может казнить любовника, потому что есть закон. Следовательно, это бред по форме и убийство смысла. Видите ли, главное в любой музыке – уточнения, восторги, арабески, узор и орнамент. Но когда вы упрощаете до офисного здания, выглядит и звучит смешно: вместо ренессансных виньеток на одежде и во дворце мы видим блузку, юбку и жалюзи. Понимаете, это неадекват, а должна быть гармония. Слава Богу, ситуацию спасла Эдита Груберова, певшая партию Елизаветы. Великая актриса! Она как бы оправдала собой всю мерзость, убогость и пакость. Но на такое способны единицы. - А.Л: Вы привели несколько отрицательных примеров. А есть положительные? Кроме ваших постановок. - Е.П: Так сразу не могу сказать. Нужно... - А.Л: …подготовиться? - Е.П: Конечно! Знаете, как в «совке» любили говорить: «А теперь - о перспективах!». Колхоз «Светлый путь» загнулся, а мы говорим о его перспективах. Кстати, буквально в 300 метрах от вашей студии Ленин до сих пор стоит и куда-то указывает. - А.Л: Он не большой. - Е.П: Но кошмарный по сути. - А.Л: И стоит не просто так, а перед районной администрацией. - Е.П: Они до сих пор идут по «ленинскому пути»? - А.Л: Ну, да. - Е.П: Между прочим, у него была масса замечательных идей. Допустим, если бы чиновники шли по «ленинскому пути» в плане борьбы с мракобесием, я бы с удовольствием им аплодировал. Владимир Ильич действительно внес огромный вклад в просвещение масс. - А.Л: Поясните! - Е.П: Я не могу пояснить в эфире. - А.Л: Хотя бы скажите, что такое мракобесие? - Е.П: Это когда люди не желают читать книжки по биологии, физике, химии, истории… - А.Л: И бесят мрак? - Е.П: Создают мрак. А бесят его ученые. - А.Л: Хорошо, согласен. Положительные примеры в современном театре вы все-таки не можете назвать? А как же Роман Виктюк, Марк Захаров? - Е.П: Почему вы сразу после Виктюка поставили Захарова? - А.Л: Чтобы был яркий переход. - Е.П: Какой хитрый! Вы сказали «Виктюк», и я растерялся… На самом деле, Роман Григорьевич замечательный. Настоящее явление. И очень индивидуальное. Поступки Виктюка и его значение для отечественного театра переоценить невозможно. Он был первым, кто дал нашему театру свободу, прежде всего, свободу формы. До него на российской сцене сексуально дышала только Доронина. А потом стали дышать и мальчики. Конечно, это имело колоссальный успех, в том числе коммерческий. И он завязан на социальные комплексы. Потому что люди приходят в театр, чтобы получить то, от чего в жизни стесняются получать удовольствие. - А.Л: Вы так считаете? - Е.П: Я в этом уверен. И знаю. - А.Л: Вы ставите театр на сексуальную основу. - Е.П: На сексуальной основе базируется жизнь всех приматов, а мы из их числа. При том что у Виктюка есть еще одна великая вещь: главное в его спектаклях - тема одиночества. Кстати, как и у Спилберга. Почему его фильмы потрясающе человечны? В них есть одиночество. Так было и у Виктюка. Затем ему все осточертело, и он перестал думать и работать на эту тему. Просто жалко денег на поиски новых хороших треков. А ведь какую музыку нашли к «Служанкам», «Саломее» и другим ранним спектаклям! Вообще, что такое спектакль Виктюка? Это костюмы Коженковой, хореография Эдварда Смирнова, музыка Асафа Фараджева в исполнении Далиды - французской итальянки из Египта. А в итоге Ромочка гениальный, будто сам поет, как Далида. Понимаете? Он, конечно – великий режиссер, а задача режиссера – собрать все воедино. И он собирал. Однако сегодня Виктюк сал историей. Более того, иногда позором. При том что я бесконечно благодарен ему за то, что он сделал. Как гражданин, эстет и режиссер. Очень хитрый и умный человек: соединил эстетику Бежара с тонкостью раннего Эфроса и все это одел в Коженкову. Если на сцену под музыку Верди или Далиды выходит красивый парень и говорит так, как в жизни не говорят, да еще тоном Дорониной, естественно, люди не могут не кончать. Понимаете? Хотя сам парень бездарный, актерства в нем практически нет - Виктюку неудобно работать с личностями. - А.Л: А девушки там не выходят? - Е.П: Выходят девочки, но это уже к разговору об отсидке 10-ти лет. Рома в этом плане не порядочный. Он таких женщин набирает, что просто страх и ужас… - А.Л: Все! Заканчиваем. - Е.П: Нет, не все! Есть у Ромы в спектаклях и замечательные, красивые женщины, которых все хотят. - А.Л: Точка! - Е.П: Про Марка Захарова я вам расскажу после эфира. - А.Л: Уважаемые телезрители, такая у нас сегодня была «Драматургия истории». Какой она будет в следующий раз, даже не представляю. Тем не менее, встретимся через неделю. Спасибо! Телеканал «ВОТ!», «Драматургия истории», 29 июля 2013, 17.00 polit.pro <div style="border:1px; width:450px; border-color:#701c1f; background-color:#F5F5F5; font-family:Verdana, Arial, Helvetica, sans-serif"><div style="float:right; text-align:right"><a href="http://polit.pro"><img src="http://polit.pro/logo.png" height="15"/></a> <a href="<?if()?><?else?><?endif?>" class="class1"><img src="" width="105" border="2"></a></div>29 июля 2013 - <a href="/stuff/107" title="Ещё материалы >>>" style="text-decoration:none; color:#000000"><iframe width="450" height="348" frameborder="0" src="http://video.yandex.ru/iframe/lushnikov-090/48586ypb1f.5125/"></iframe></a></div>
		<script>
			var container = document.getElementById('nativeroll_video_cont');

if (container) {
				var parent = container.parentElement;

if (parent) {
					const wrapper = document.createElement('div');
					wrapper.classList.add('js-teasers-wrapper');

parent.insertBefore(wrapper, container.nextSibling);
				}
			}
		</script>
	</a></div>