Александр Семёнович Кушнер – поэт. Автор около 50 книг стихов, в том числе для детей, и большого количества статей о классической и современной русской поэзии.
Алексей Лушников - телеведущий, создатель и владелец телеканала "Ваше общественное телевидение!". Студия прямого эфира
телеканала "Ваше общественное телевидение!"
Санкт-Петербург
- А.Л: Здравствуйте, уважаемые телезрители! В эфире – «Весь Кушнер», мы продолжаем наш поэтический цикл. Теперь он будет выходить в 18.00 часов. Здравствуйте, Александр Семёнович!
- А.К: Здравствуйте!
- А.Л: Скажите, а вы действительно весь, Александр Семёнович?
- А.К: Да.
- А.Л: Видите, уважаемые телезрители, как много у нас книг, текстов и стихотворений. Александр Семёнович, кому вы обычно посвящаете стихи?
- А.К: В одной передаче я уже читал стихи с посвящениями, но, конечно, не все. Это канва моей жизни. Перебирая стихи, я вижу посвящение и думаю об этом человеке. Есть стихи без явных посвящений и, тем не менее, они кому-то адресованы. Сейчас я прочту одно такое, посвященное сразу троим:
Как нравился Хемингуэй
На фоне ленинских идей –
Другая жизнь и берег дальний…
И спились несколько друзей
Из подражанья, что похвальней,
Чем спиться грубо, без затей.
Высокорослые (кто мал,
Тот, видимо, не подражал
Хемингуэю — только Кафке)
С утра — в любой полуподвал,
По полстакана — для затравки –
И день дымился и сверкал!
Зато в их прозе дорогой
Был юмор. Кто-нибудь другой
Напишет лучше, но скучнее.
Не соблазниться нам тоской!
О, праздник, что всегда с тобой,
Хемингуэя — Холлидея…
Зато когда на свете том
Сойдетесь как-нибудь потом,
Когда все, все умрем, умрете,
Да не останусь за бортом.
Меня, непьющего, возьмете
В свой круг, в свой рай, в свой гастроном!
- А.К: Ну, кто имеется в виду? Сережа Довлатов, Валера Попов и Рид Грачев. Рид маленького роста и Кафка - его любимый писатель. А у Довлатова и Попова, конечно, Хемингуэй. Попов не спился, слава Богу! Рид Грачев умер совсем по другой причине. Просто я их люблю, как и эти стихи.
А вот совсем другое стихотворение, посвященное Томасу Венцлове. Это литовский поэт, который жил в Ленинграде, а потом уехал в США и сейчас там преподает. Я был у него в гостях, в университете. Очень образованный и умный человек, прекрасно говорящий по-русски, знающий и любящий русскую поэзию:
- Поверишь ли, вся Троя - с этот скверик, -
Сказал приятель, - с детский этот садик,
Поэтому когда Ахилл-истерик
Три раза обежал ее, затратил
Не так уж много сил он, догоняя
Обидчика... – Я маленькую Трою
Представил, как пылится, зарастая
Кустарничком, и я притих, не скрою.
Поверишь ли, вся Троя - с этот дворик,
Вся Троя - с эту детскую площадку...
Не знаю, что сказал бы нам историк,
Но весело мне высказать догадку
О том, что все великое скорее
Соизмеримо с сердцем, чем громадно -
При Гекторе так было, Одиссее,
И нынче точно так же, вероятно.
- А.К: Не люблю гигантоманию. Как хороши маленькие русские церквушки в Новгороде, во Пскове - не оторваться! Да еще с таким чудесными неровностями. Зачем сейчас возводят громадины?! Не рассмотреть. Скучно. И давит на человека.
- А.Л: Может, для того и делают, чтобы давило?
- А.К: Да-да. Чем хорош Петербург, Алексей? Ровная линия! Выйдите на набережную Невы, посмотрите на город. Как замечательно: дома трех-, четырех-, пятиэтажные. Тем и хорош.
- А.Л: Конечно.
- А.К: Теперь я прочту стихотворение, посвященное Александру Городницкому. Ну, его все знают. Вместе с ним мы входили в литобъединение Глеба Семёнова в 1950-е годы:
Мне нравятся чужие «Мерседесы»,
Я, проходя, любуюсь их сверканьем.
А то, что в них сидят головорезы,
Так ведь всегда проблемы с мирозданьем
Есть, и не те, так эти неудобства.
Пожалуй, я предпочитаю эти.
А чувство неудачи и сиротства -
Пусть взрослые в него играют дети!
Разбогатеть - приятное мечтанье.
Уж я бы знал, на что потратить деньги.
Мыс Спиналонга, моря полыханье,
В траве - крито-микенские ступеньки,
Их никуда любил бы не ведущих
И ящериц пугливо-плосколицых...
Но я могу представить это лучше,
Чем въяве, и не страшно разориться.
- А.Л: По-доброму вы…
- А.К: Вполне современное. Да?
- А.Л: Да.
- А.К: А вот стихотворение, которое посвящено моему другу - физику-ядерщику Михаилу Петрову:
Когда страна из наших рук
Большая выскользнула вдруг
И разлетелась на куски,
Рыдал державинский басок
И проходил наискосок
Шрам через пушкинский висок
И вниз, вдоль тютчевской щеки.
Я понял, что произошло:
За весь обман ее и зло,
За слезы, капавшие в суп,
За все, что мучило и жгло…
Но был же заячий тулуп,
Тулупчик, тайное тепло!
Но то была моя страна,
То был мой дом, то был мой сон,
Возлюбленная тишина,
Глагол времен, металла звон,
Святая ночь и небосклон,
И ты, в Элизиум вагон
Летящий в злые времена,
И в огороде бузина,
И дядька в Киеве, и он!
- А.К: В самом деле, как это? Харьков – скорее, русский город. Крым почему-то отдали. С какой стати? Я не могу этого простить. И понять тоже не могу. Хотя я - не державник и не империалист. Но думаю, что сказал бы Пушкин, будь он здесь, что сказал бы Тютчев или Державин? А Мандельштам - «вагон, летящий в злые времена» (это концерт на вокзале)? По меньшей мере, развели бы руками. Будем надеяться, что человеческие связи не порвутся.
Я прочту стихотворение, посвященное Андрею Арьеву. Это замечательный критик и вместе с Гординым - один из редакторов журнала «Звезда». Ему посвящено стихотворение «Прощание с веком», написанное где-то в 2000-м.
Уходя, уходи — это веку
Было сказано, как человеку:
Слишком сумрачен был и тяжел.
В нишу. В справочник. В библиотеку.
Потоптался чуть-чуть — и ушел.
Мы расстались спокойно и сухо.
Так, как будто ни слуха, ни духа
От него нам не надо: зачем?
Ожила прошлогодняя муха
И летает, довольная всем.
Девятнадцатый был благосклонным
К кабинетным мечтам полусонным
И менял, как перчатки, мечты.
Восемнадцатый был просвещенным,
Верил в разум хотя бы, а ты?
Посмотри на себя, на плохого,
Коммуниста, фашиста сплошного,
В лучшем случае — авангардист.
Разве мама любила такого?
Прошлогодний, коричневый лист
Все же мне его жаль, с его шагом
Твердокаменным, светом и мраком.
Разве я в нем не жил, не любил?
Разве он не явился под знаком
Огнедышащих версий и сил?
С Шостаковичем и Пастернаком
И припухлостью братских могил...
- А.Л: Да, миллениум у вас …
- А.К: Я дорожу тем, что здесь есть строчка из Ходасевича: «Разве мама любила такого? Это я, я, что за странное слово...». А у меня век думает, любила ли мама такого. Мне кажется, стихи не должны быть длинными и затянутыми. Это раньше, в XVIII веке писали бесконечно. Надо учиться у Тютчева, Пастернака, Мандельштама, Ахматовой. Хотя бывают и прекрасные длинные стихи. Например, Бродскому они удавались.
Прочту стихотворение, которое посвящено Омри Ронену - замечательному филологу, писавшему о Серебряном веке и блестяще знавшему русскую поэзию, который умер осенью прошлого года. Он родом из Венгрии, но жил в Советском Союзе, а потом уехал в США и часто приезжал в Россию. Я любил спорить с ним о символистах:
Мандельштам приедет с шубой,
А Кузьмин с той самой шапкой,
Фет тяжелый толстогубый
К нам придет с цветов охапкой.
Старый Вяземский - с халатом,
Кое-кто придет с плакатом.
Пастернак придет со стулом,
И Ахматова с перчаткой,
Блок, отравленный загулом,
Принесет нам плащ украдкой.
Кто с бокалом, кто с кинжалом
Или веткой Палестины.
Сами знаете, пожалуй,
Кто – часы, кто – в кубках вины.
Лишь в безумствах и в угаре
Кое-кто из символистов
Ничего нам не подарит.
Не люблю их, эгоистов.
- А.К: Есть мандельштамовские стихи про шубу: «Я пью за военные астры, за все, чем корили меня: за барскую шубу, за астму...». У Кузьмина - про шапку: «Куплю такую шапку, как у вас...». Вяземский сравнивает жизнь со старым халатом. Ветка Палестины – это Лермонтов и т.д. Можно узнать. Русский читатель, любящий стихи, все поймет.
- А.Л: Конечно, расшифрует.
- А.К: Вот еще стихотворение, смешное, из новой книги. Оно посвящено Сергею Волкову, моему молодому другу. Он - замечательный московский учитель. Какие уроки придумывает и как любит школьников! Стихи такие:
Художник напишет прекрасных детей,
Двух мальчиков-братьев на палубной кромке
Или дебаркадере. Ветер, развей
Весь мрак этой жизни, сотри все потемки.
В рубашечках белых и синих штанах,
О, как они розовы, черноволосы!
А море лежит в бледно-серых тонах
И мглисто-лиловых… Прелестные позы:
Один оглянулся и смотрит на нас,
Другой наглядеться не может на море.
Всегда с ними ласкова будь, как сейчас,
Судьба, обойди их, страданье и горе.
А год, что за год? Наклонись, посмотри,
Какой, — восемьсот девяносто девятый!
В семнадцатом сколько им лет, двадцать три,
Чуть больше, чуть меньше. Вздохну, соглядатай.
Замру, с ними вместе глядящий на мел,
И синьку морскую, и облачность эту…
О, если б и впрямь я возможность имел
Отсюда их взять на другую планету!
- А.К: Это чудная картина Валентина Серова. А сейчас я прочту более легкомысленное стихотворение, посвященное Самуилу Лурье. Это мой давний друг, критик и знаток литературы:
Представляешь, там пишут стихи и прозу.
Представляешь, там дарят весной мимозу
Тем, кого они любят — сухой пучок
С золотистыми шариками, раскосый,
С губ стирая пыльцу его и со щек.
Представляешь, там с крыльями нас рисуют,
Хоровод нам бесполый организуют
Так, как будто мы пляшем в лучах, поем,
Ручку вскинув и ножку задрав босую,
На плафоне резвимся — не устаем.
Представляешь, там топчутся на балконе
Ночью, радуясь звездам на небосклоне, —
И все это на фоне земных обид
И смертей — с удивленьем потусторонним
Ангел ангелу где-нибудь говорит.
- А.Л: Ну что ж, уважаемые телезрители, такая у нас была программа «Весь Кушнер». Спасибо большое, Александр Семенович!
- А.К: Вам спасибо!
- А.Л: До новых встреч!
Телеканал «ВОТ!»,
«Весь Кушнер»,
2 июля 2013, 18.00
polit.pro
Ссылка на видео-версию
734
