Lushnikov Live TV — 14:15 18 Июня 2013 —
Александр Кушнер: «Сегодня принято жаловаться на жизнь, хотя люди живут неплохо»
Поэт Александр Кушнер и Алексей Лушников в телепрограмме «Весь Кушнер»
Александр Семёнович Кушнер – поэт. Автор около 50 книг стихов, в том числе для детей, и большого количества статей о классической и современной русской поэзии.
Алексей Лушников - телеведущий, создатель и владелец телеканала "Ваше общественное телевидение!". Студия прямого эфира
телеканала "Ваше общественное телевидение!"
Санкт-Петербург
- А.Л: Здравствуйте, уважаемые телезрители! В эфире - «Весь Кушнер». Здравствуйте еще раз, Александр Семёнович! - А.К: Здравствуйте! Звучит страшновато… - А.Л: Это в моем исполнении страшно, а так-то очень даже. - А.К: Алексей, я хочу сделать вам комплимент. Сегодня, когда стихи находятся в тени, почти в загоне, вы даете поэту возможность читать их в прямом эфире. Редчайший случай! - А.Л: Давайте этим и займемся. В прошлый раз мы остановились на стихах 1960-х годов. И, наверное, постепенно перейдем в 1970-е? - А.К: Да. - А.Л: 1960-е – это дух свободы. Каким был Кушнер в то время? - А.К: Безусловно, 1960-е годы занимают особое место в отечественной истории. Воздух стал другим, потому что Хрущев - не Сталин. - А.Л: Да уж, есть разница. - А.К: И не Берия. Какой расцвет в поэзии, прозе, кинематографе. - А.Л: Прорвало! -А.К: В поэзии - Ахмадулина, Вознесенский, Евтушенко. В Петербурге - Горбовский, Городницкий и Бродский. - А.Л: Высоцкий. - А.К: Их не печатали, стихи ходили по рукам. Я прочту еще несколько стихотворений 1960-х годов, а затем перейду к 1970-м. - А.Л: Давайте. - А.К: Такое стихотворение: Скатерть, радость, благодать! За обедом с проволочкой Под столом люблю сгибать Край ее с машинной строчкой. Боже мой! Еще живу! Все могу еще потрогать И каемку, и канву, И на стол поставить локоть! Угол скатерти в горсти. Даже если это слабость, О, бессмыслица, блести! Не кончайся, скатерть, радость! - А.К: Поэзия предшественников - Анненского, Пастернака, Мандельштама - научила меня ценить вещи, предметы в стихах. Не голословно что-то утверждать, а показывать: Вот сижу на шатком стуле В тесной комнате моей, Пью вино напареули, Что осталось от гостей. Мы печальны - что причиной? Нас не любят - кто так строг? Всей спиною за гардиной Белый чувствую снежок. На подходе зимний праздник, Хвоя, вата, серпантин. С каждым годом все прекрасней Снег и запах легких вин. И любовь от повторенья Не тускнеет, просто в ней Больше знанья, и терпенья, И немыслимых вещей. - А.Л: Очень душевно. - А.К: Да. А вот «Два голоса», вагонное стихотворение: Озирая потемки, расправляя рукой с узелками тесемки на подушке сырой, рядом с лампочкой синей не засну в полутьме на дорожной перине, на казенном клейме. - Ты, дорожные знаки подносящий к плечу, я сегодня во мраке Как твой ангел, лечу. К моему изголовью подступают кусты. Помоги мне! С любовью не справляюсь, как ты. - Не проси облегченья от любви, не проси. Согласись на мученье и губу прикуси. Бодрствуй с полночью вместе, не мечтай разлюбить. я тебе на разъезде посвечу, так и быть. - Ты, фонарь подносящий, как огонь к сургучу, я над речкой и чащей, как твой ангел, лечу. Синий свет худосочный, отраженный в окне, вроде жилки височной, не погасшей во мне. - Не проси облегченья от любви, его нет. Поздней ночью - свеченье, днем - сиянье и свет. Что весной развлеченье, тяжкий труд к декабрю. Не проси облегченья от любви, говорю. - А.Л: Да… - А.К: Понимаете, это два голоса: один мой, и другой, понятно чей. Правда? Ангела. И все это было напечатано в 1960-е годы. - А.Л: Казалось бы, оттепель невозможна, и вдруг это происходит в реальной жизни. Печатают стихи - такую крамолу! И что у нас дальше? - А.К: Я почитаю стихи 1970-х годов. Например, такое: Конверт, какой-то странный, странный, Как будто даже самодельный, И штемпель смазанный, туманный, С пометкой давности недельной. И марка странная, пустая, Размытый образ захолустья: Ни президента Уругвая, Ни Темзы - так, какой-то кустик. И буква к букве так теснятся, Что почерк явно засекречен. Внизу, как можно догадаться, Обратный адрес не помечен. Тихонько рву конверт по краю И на листе бумаги плотном С трудом по-русски разбираю Слова в смятенье безотчетном. «Мы здесь собрались кругом тесным Тебя заверить в знак вниманья В размытом нашем, повсеместном, Ослабленном существованье. Когда ночами (бред какой-то!) Воюет ветер с темным садом, О всех не скажем, но с тобой-то, Молчи, не вздрагивай, мы рядом. Не спи же, вглядывайся зорче, Нас различай поодиночке». И дальше почерк неразборчив, Я пропускаю две три строчки. «Прощай! Чернила наши блеклы, А почта наша ненадежна, И так в саду листва намокла, Что шага сделать невозможно». - А.К: Немного странное, да? Это мои поэты-предшественники, с ними я разговариваю ночью, и они мне пишут. Кто именно? Не осмеюсь даже заикнуться. Но любимые, допустим, Фет, Баратынский, Мандельштам. Мне кажется, здесь важна мелодика. - А.Л: И ритм. - А.К: Русский язык замечательно устроен! Плавная, музыкальная речь и интонационное разнообразие. Прочту еще стихотворение: Я к ночным облакам за окном присмотрюсь, Отодвинув суровую штору. Был я счастлив — и смерти боялся. Боюсь И сейчас, но не так, как в ту пору. Умереть — это значит шуметь на ветру Вместе с кленом, глядящим понуро. Умереть — это значит попасть ко двору То ли Ричарда, то ли Артура. Умереть — расколоть самый твердый орех, Все причины узнать и мотивы. Умереть — это стать современником всех, Кроме тех, кто пока еще живы. - А.К: Вы знаете, живопись учит писать стихи. Как и музыка. Вот совсем маленькое стихотворение, восемь строк на эту тему: Расположение вещей На плоскости стола, И преломление лучей, И синий лед стекла. Сюда — цветы, тюльпан и мак, Бокал с вином — туда. Скажи, ты счастлив? — Нет. — А так? Почти.— А так? — О, да! - А.К: Интересно вытаскивать тонкие вещи на божий свет. (Оба смеются.) - А.Л: Уважаемые телезрители, это цикл «Весь Кушнер». И мы продолжаем читать стихи! - А.К: Да, уже 1970-е годы. Сейчас я прочту стихотворение, которое не вошло в книжки, но я вовремя спохватился: «Как же так? Пропустил хорошие стихи»: Друг милый, я люблю тебя, А ты меня, а он другую, А та, платочек теребя, меня, А я и в ус не дую! Каков Шекспир из погребка, Домой, вернувшись на рассвете, В бреду, спадая с тюфяка, В таком спасается сюжете? Чего бы проще, я тебя, А ты меня, а он другую, А та его, но кто любя, Потерпит правильность такую. (Смеются.) - А.К: Иногда бывает очень весело писать стихи. Мне нравится и это ощущение, не только печаль. Мы говорили о поэтах, следующее стихотворение так и называется - «Наши поэты»: Конечно, Баратынский схематичен, Бесстильность Фета всякому видна, Блок по-немецки втайне педантичен, У Анненского в трауре весна, Цветаевская фанатична муза, Ахматовой высокопарен слог, Кузмин манерен, Пастернаку вкуса Недостает: болтливость - вот порок, Есть вычурность в строке у Мандельштама, И Заболоцкий в сердце скуповат... Какое счастье даже панорама Их недостатков, выстроенных в ряд! (Смеются.) - А.К: Думаю, я их не обидел. Все поэты понимали и ценили шутку. Сколько у Мандельштама шутливых стихов! Какое счастье, благодать Ложиться, укрываться, С тобою рядом засыпать, С тобою просыпаться! Пока мы спали, ты и я, В саду листва шумела И неба темные края Сверкали то и дело. Пока мы спали, у стола Чудак с дремотой спорил, Но спал я, спал, и ты спала, И сон всех ямбов стоил. Мы спали, спали, наравне С любовью и бессмертьем Давалось даром то во сне, Что днем — сплошным усердьем. Мы спали, спали, вопреки, Наперекор, вникали В узоры сна и завитки, В детали, просто спали. Всю ночь. Прильнув к щеке щекой. С доверчивостью птичьей. И в беззащитности такой Сходило к нам величье. Всю ночь в наш сон ломился гром, Всю ночь он ждал ответа: Какое счастье — сон вдвоем, Кто нам позволил это? - А.Л: Прекрасно! Что в те годы наполняло ваше время? Вы ходили в погребок, встречались с девушками? Каким был ваш быт? - А.К: Вы знаете, жили бедно. При том что я рос в более-менее обеспеченной семье: отец был морским офицером. Моя жена продолжала работать, даже когда родился наш сын. Мы оба трудились, но не унывали. Видимо, много значила перемена атмосферы. Я был знаком с таким Камилом Икрамовым. Это очень хороший писатель, узбек по национальности. Его отца, первого секретаря Узбекистана расстреляли. Самого Камила посадили на 20 лет. Мы познакомились в Коктебеле. Меня поражало, как этот человек любил цветочки, море, лодки - очень простые вещи, как он ими дорожил. Причем искренне. Я учился этому у него, понимал, что нашему поколению сказочно провезло. Во время войны мы с матерью уехали в эвакуацию, в Сызрань, а отец был на фронте. Я хорошо помню гробы в грузовиках с открытыми кузовами. Все это было. А 1960-е годы стали настоящим облегчением. Поэтому незачем ныть в стихах! Я вообще не люблю нытье. Не хочу ругать молодых поэтов, среди которых есть замечательные. Но сегодня принято жаловаться на жизнь, хотя люди живут неплохо. И напечатать можно, что угодно. Прочту такое стихотворение: Слово «нервный» сравнительно поздно Появилось у нас в словаре. У некрасовской музы нервозной В петербургском промозглом дворе. Даже лошадь нервически скоро В его желчном трехсложнике шла, Разночинная пылкая ссора И в любви его темой была. Крупный счет от модистки, и слезы, И больной, истерический смех. Исторически эти неврозы Объясняются болью за всех, Переломным сознаньем и бытом. Эту нервность, и бледность, и пыл, Что неведомы сильным и сытым, Позже в женщинах Чехов ценил, Меж двух зол это зло выбирая, Если помните... ветер в полях, Коврин, Таня, в саду дымовая Горечь, слезы и черный монах. А теперь и представить не в силах Ровной жизни и мирной любви. Что однажды блеснуло в чернилах, То навеки осталось в крови. Всех еще мы не знаем резервов, Что еще обнаружат, Бог весть, Но спроси нас: - Нельзя ли без нервов? - Как без нервов, когда они есть!- Наши ссоры. Проклятые тряпки. Сколько денег в июне ушло! - Ты припомнил бы мне еще тапки. - Ведь девятое только число,- Это жизнь? Между прочим, и это, И не самое худшее в ней. Это жизнь, это душное лето, Это шорох густых тополей, Это гулкое хлопанье двери, Это счастья неприбранный вид, Это, кроме высоких материй, То, что мучает всех и роднит. - А.К: Так и жили. И ничего! Очень много читали: Хемингуэя, Фолкнера, Сэлинджера, Грэма Грина. И своих, конечно: Платонова и Катаева, кого только не читали. А потом Набоков стал приходить с Запада. - А.Л: В «самиздате»? - А.К: Да-да. Была замечательная литература и музыка: Шестакович, Прокофьев, затем - Шнитке. Говоря о музыке, не обойтись без следующего стихотворения. Если честно, оно мне поднадоело, хоть и со счастливой судьбой - благодаря Никитиным, которые написали замечательную песню: Времена не выбирают, В них живут и умирают. Большей пошлости на свете Нет, чем клянчить и пенять. Будто можно те на эти, Как на рынке, поменять. Что ни век, то век железный. Но дымится сад чудесный, Блещет тучка; я в пять лет Должен был от скарлатины Умереть, живи в невинный Век, в котором горя нет. Ты себя в счастливцы прочишь, А при Грозном жить не хочешь? Не мечтаешь о чуме Флорентийской и проказе? Хочешь ехать в первом классе, А не в трюме, в полутьме? Что ни век, то век железный. Но дымится сад чудесный, Блещет тучка; обниму Век мой, рок мой на прощанье. Время — это испытанье. Не завидуй никому. Крепко тесное объятье. Время — кожа, а не платье. Глубока его печать. Словно с пальцев отпечатки, С нас — его черты и складки, Приглядевшись, можно взять. - А.К: Здесь точно все сказано. Когда смотришь на старые фотографии, видишь другие лица. Верно? Все удивительно меняется. Об этом можно много написать. Кстати, была бы замечательная книга: фотографии и соображения по теме. Порой я слышу упреки в адрес этого стихотворения: «Вы готовы примириться с любым временем! А я сам делаю свое время». Какой молодец! Посмотреть бы на тебя в 1937 году. Сохранить совесть – трудная задача, но, думаю, вполне выполнимая. - А.Л: Безусловно, выполнимая. «Весь Кушнер» был сегодня в студии «ВОТ!» в лице самого Александра Семёновича. Уважаемые телезрители, встретимся, как всегда, по расписанию. Смотрите анонсы! Телеканал «ВОТ!», «Весь Кушнер», 18 июня 2013, 18.00 polit.pro
|
|
Поделись новостью с друзьями: |
|
Ссылка на видео-версию
490
