Прямой эфир — 13:14 03 Июля 2014 —
Виктор Янишевский: «У любой проблемы, кажущейся неразрешимой, есть свое решение» Актер Виктор Янишевский и Алексей Лушников в телепрограмме «Синие Страницы»
Виктор Янишевский – радио-диджей, актер. Алексей Лушников - телеведущий, создатель и владелец телеканала "Ваше общественное телевидение!". Студия прямого эфира телеканала "Ваше общественное телевидение!" Санкт-Петербург - А.Л: «Синие Страницы», уважаемые телезрители! И мы продолжаем увлекательную экскурсию по человеческим судьбам. Виктор Янишевский сегодня в студии - легендарный диджей радио «Модерн» и радио «Спутник», актер, человек, который… - В.Я: Здесь можно поставить многоточие. Который смеется! - А.Л: Знаешь, как бы я хотел сказать? Который в сердце девушек. Ведь все связано с сердцами. Сколько ты их будоражил в радиоэфире? Сколько раз твоя харизма заставляла их встрепенуться? - В.Я: Девушки жаждали любви, но это не было самоцелью. Как пел мой друг Сережа Арно: «Рассеянный по женщинам мужик». Преследовались другие цели. У нас образ секс-символа был неделим и носим одним человеком, остальные не претендовали. Или, если претендовали, то вяло и неохотно. - А.Л: Ты вспоминаешь времена радио «Модерн» как ностальгическую часть жизни? - В.Я: Конечно, вспоминаю. И в этом нет ничего плохого. Я так говорю, потому что существует мнение «зачем копаться в прошлом», лучше жить настоящим. Как звучит высказывание Лао-Цзы? «Самое удивительное – это человек. Он всю молодость тратит на зарабатывание денег, а потом в зрелости и старости тратит их на то, чтобы поправить здоровье, потерянное в молодости. Он страшится будущего и в итоге не живет ни настоящим, ни будущим. Думает, что живет вечно». Я вспоминаю те времена, потому что это был удивительный этап, когда мы все экспериментировали. FM-революция «навалилась» на нашу страну, долгое время закрытую для свободного вещания и качественного диапазона. Страна коротких волн (федингов). В 1997 году я приехал в Лондон и побывал на студии «BBC» у Севы Новгородцева, вспоминал, как дома в винограднике на вэфовской «Спидоле» ловил уходящие фединги: волна уходит, а ты ее усиленно ловишь. Западные радиостанции являлись символом даже не иной жизни, а многообразия мира. Когда-то у «Первого канала» была удивительная заставка – земной шар, окутанный волнами. А радио «Маяк»? Мир – это радиоволны. Возникло ощущение, что он огромен, интересен, прекрасен и создан для тебя. - А.Л: Должен сказать, что это увлечение молодого человека. - В.Я: Нет, это называется «памятная точка», которая сидит в глубине и всплывает, когда ты находишься в студии и сам формируешь сознание. Правда, у нас такой цели не было. Радио «Модерн» - удивительный опыт, возможность выплеснуть все накопленное и спокойно экспериментировать. Давали абсолютно неконтролируемые три часа в эфире. Таково было величайшее доверие покойной Тамары Петровны Людевиг. Плюс романтическая обстановка: студия в старинной усадьбе в Ольгино, бывшей «глушилке» КГБ, закрытый дотоле участок земли с парком и прудом. Я очень люблю эту историю. Как-то к одному их коллег приехал Виталий Соломин. Мы не знали, что он тяжело болен, и интервью получилось вялое. Он сидел, видимо, понимая кратковременность своего пребывания на земле, смотрел в окно на пруд и парк. К нему подошла растерянная редактор и сказала: «Виталий Мефодьевич, вы уж извините, если что не так». Соломин, не отрываясь от своих раздумий, ответил: «Голубушка, вид за окном все исправил». Вообще радио – интересная штука. Ты как бы вещаешь в воздух, в никуда, хотя сидишь в студии, как и здесь, на телевидении. Вот камера и монитор. Но кому ты говоришь? Кто тебя слушает и видит? И вдруг идет обратная связь. Причем раньше это были только телефонные звонки, сначала заэфирные, потом - эфирные. А потом начали узнавать по голосам. У меня был кандибобер (в переносном смысле заморочка, нечто искусственное – прим. ред.), я не хотел светиться лицом, предпочитал оставить некий флер вербального моделирования образа, мыслей и не мешать физиогномике. Кто-то воспринимал меня одним, кто-то – другим. Но всегда наступал момент разочарования, когда человек смотрел и говорил: «О! Я думал, он другой - высокий голубоглазый блондин». Бог с ним! Я помню, как вроде бы на 40-м канале шла программа с ведущим Олегом Алмазовым. При этом он сам не показывался. Кто же ее делал? - А.Л: Миша Дэль? - В.Я: Возможно. Такая психоделика обо всем, лишь голос, руки и фрагментики. Было очень здорово. Ведь задача радио – формировать души. Я до сих пор пожинаю плоды этого, хотя прошло много времени. У Довлатова была замечательная фраза, которую я часто повторял, но не в плане самоутешения. Он говорил, что всегда удивляется, если кто-то узнает, еще больше удивляется, если никто не узнает, поэтому выражение удивления не сходит с его лица. Существовала инверсия популярности, хотя у меня на тот момент была театральная закалка. Я научился относиться к этому не так жадно, чтобы избежать разочарований, когда выйду из тренда и «общей каши». Шоу-бизнес в этом смысле чрезвычайно жесток: если ты не в «тусне» и вне поля зрения или информационного пространства, значит, «сбитый летчик». - А.Л: Витя, давай посмотрим одно из произведений времен радио «Модерн». Мне кажется, что эта песня была не просто твоей, а стала неким символом. - В.Я: Говорят, каждый человек может написать книгу. Теперь я уверен, что каждый может написать и песню (текст). Музыка здесь - замечательного питерского композитора, одного из авторов раннего творчества Татьяны Булановой – Андрея Боголюбова. Когда-то мы работали с Таней и так я с ним познакомился. Однажды на распевке к микрофону и стал подпевать. Он сказал: «О! Да ты поешь!». Потом, когда я уже работал на «Модерне», Андрей предложил: «Есть тема». И принес мне текст с фразой «Бесконечная осень». Дело было в 1998 году, в мае месяце. Леша Белявский вошел в это дело деньгами, сказал: «Давайте мы его раскрутим!». Мы записали семь или восемь треков, готовили сведение, но грянул кризис и все посыпалось. Остались одни осколки. Конечно, работая на радио, было грех не крутить эту песню. Каюсь! Но тогда лишь ленивый не крутил свои опусы, даже если в них вокально фигурировал как рэпер типа «Доктор Дрю» или на уровне выкриков. - А.Л: Давай посмотрим. - В.Я: Давай. - А.Л: Мы положили мелодию Андрея Боголюбова на фотографии Виктора. (Звучит песня и показывают фотографии.) Я сегодня начну свой обычный эфир этой песней к тебе. Как тебя потерял и теперь мне никем не восполнить потерю. И средь тысяч людей, в чьи дома я войду на привычной волне, Вновь не будет тебя, знаю точно, что нет, но верю. Бесконечная осень без тебя, Бесконечная осень для меня, И окурков гора, и беседы всю ночь До рассвета. Бесконечная осень и ночь без сна, И студийный звонок - вдруг она. И одернуть себя, и ругнуться в сердцах за это. - А.Л: Да, напоминалка жизненных свершений. - В.Я: Там была и вокально-драматическо-музыкальная кульминация, где типа, как я родился в Молдавии, на границе с Украиной, и когда родители собирались петь, как все происходило. Например, как это делает любитель украинских песен депутат Нилов. Сидит круг, все красные и главное, кто громче споет. Мы подавали голос! - А.Л: Ты сейчас поешь эту песню? - В.Я: Конечно, нет. Было бы смешно, если бы я серьезно к этому относился. Хотя как-то мы пересеклись с Сережей Шнуровым, и он сказал: «Слушай, я был на одной радиостанции, по-моему, «Петроград. Русский шансон», так они там постоянно крутят. Почему тебе не заняться?» Я ответил: «Сережа, нужно разделять хобби и профессию». Серьезный музыкант – это профессия, чрезвычайно сложная и трудная. Уже не говоря о целом штате людей, которые на тебя работают, и об автономности существования Сережи Шнурова или Юры Шевчука. Нужна волна. Хорошо, что есть люди с харизмой, индивидуальностью, поэтическим и музыкальным дарованием, которым не надо «отстегивать» за эфиры. Все это - напоминалка о стоянии в очередях к продюсерам, редакторам телеканалов и т.д. Со временем выбираешь профессию или образ жизни, чтобы как можно меньше зависеть от неприятных тебе людей. - А.Л: Скажи, а как все началось? Ты, совсем мальчишка, понял, как сложится твоя жизнь? Почувствовал? - В.Я: Ой, это долгая история. Мне все время везло, как многим из тех, кто так или иначе реализовался. Везло на людей, которые были рядом. Кто бы мог подумать, что в город Дубоссары, где я родился, строительным ветром (я имею в виду строительство гидроэлектростанции в 1952-м) занесет огромное количество талантливых, начитанных и умных людей: инженеров, механиков и других профессионалов? В том числе приехали их жены, которые стали учителями в местной школе – высокообразованные, талантливые и давшие невероятный заряд энергии, желания что-то делать в этой жизни и как-то реализоваться. Была Нина Алексеевна Гончаренко (земля ей пухом!), выпускница МХАТа, собравшая «Театр юного зрителя» из пацанов-хулиганов. - А.Л: Сколько лет тебе тогда было? - В.Я: Я пришел к ней в пятом классе. А потом, в 7-м, она делала спектакли и однажды выбыл паренек, которого я заменил. Правда, у меня имелась проблема – шепелявость. Поэтому несмотря на энергетику и экспрессивность было понятно, что на актерское отделение я не попаду. А мне очень хотелось. Причем хотелось куда-нибудь в центр. В итоге, как всегда, отправили два письма - в ГИТИС и ЛГИТМИК. Ответил ЛГИТМИК и это определило мой выбор. - А.Л: Петербург-Ленинград. - В.Я: Да, Ленинград. - А.Л: Ты приехал и поступил? - В.Я: Я же на режиссуру пошел. - А.Л: (Смеется.) И что было дальше? - В.Я: Я пришел на Моховую улицу, залитую солнцем и пеструю от огромного количества молодых людей и удивительно красивых девушек - с гитарами и без оных декламирующих, читающих, фонтанирующих юмором, начитанностью и т.д., и т.п. Театральный институт был хорош тем, что там для прохождения первых нескольких туров не требовалось подавать документы. Только заявление, и все. Я пришел на консультацию и увидел в темной комнате абсолютно инфернального человека с артистическим лицом, высокой залысиной и утомленным взглядом. У нас состоялся такой разговор: - Голубчик, в режиссуру хотите? - Да, в режиссуру. - Вы знаете, что такое «экспликация»? - Нет, не знаю. - Скажите, а вы что-нибудь читали из списочка, который я вам сейчас продиктую… Джойс? - Не читал. - Марсель Пруст? - Нет, не читал… Чем дальше, тем он сильнее меня принижал. Я не выдержал и сказал: «Я понял. Наверное, мне к вам рановато?» Человек ответил: «Да, голубчик, мне думается, что в 17 лет вам сюда рановато». Это был Анатолий Александрович Шведерский, который через три года станет моим вторым педагогом. Кстати, я ему напомнил о нашей первой встречи. Он удивился: «Да? Это были вы? Когда я был вторым педагогом у Сулимова? И вы приходили ко мне?» Я подтвердил. «Не помню, Виктор». На тот момент я сделал для себя определенные выводы и поступил в другой вуз. - А.Л: Куда? - В.Я: Неважно. Но этот вуз очень много мне дал. Прежде всего, возможность адаптироваться в городе и полностью погрузиться в культурную среду. Жажда познания, существовавшая в те годы, не идет ни в какое сравнение с нынешним ленивым временем. Хотелось все впитывать, как губка: имена и фамилии архитекторов, художников; названия домов, архитектурных стилей, картин. Все стояли в очередях на выставки; жгли костры на «Таганке», когда ездили в Москву. Любой спектакль воспринимался как подарок судьбы. - А.Л: Которая больше не повторится. - В.Я: Да. Например, я пришел на спектакль «Христофор Колумб» Жана-Луи Барро и Мадлен Рено в ДК Ленсовета. Я, ничего не понимавший по-французски, впитывал эмоциональность Лорана Терзиеффа, который играл Колумба (говорит по-французски). Это была фантастика! Во мне билось желание внутренней экспрессии, дискретность. Оно реализовалось потом, когда я избавился от шепелявости. Это отдельная история… Господь дал мне потрясающую женщину - Галину Васильевну Комякову, которая преподавала сценречь в Институте культуры и при этом ассистировала в Театральной студии Лосева и Духовича в ДК Ленсовета, куда я пришел. Она внимательно посмотрела и послушала то, что мне казалось неисправимым и рушащим всю мою жизнь, и исправила это за неделю. Тогда я понял, что у любой проблемы, кажущейся неразрешимой, есть свое решение. Важно его найти, как человека, который бы подсказал, и желание, которое позволит все реализовать. После этой истории я обрел смелость и, не дожидаясь летней сессии, пришел в вуз, где учился. Но документы мне не отдали, сказали: «Деканат закрыт на отпуск». В общем, я пришел в Театральный институт с одной справкой, с ней и поступил. Исаак Романович Штокбант, руководитель нашего курса, помнится, на третьем туре, во время коллоквиума, когда нужно было сдавать документы, сказал: «Голубчик, я не знаю, может, каторжника беру? Может, вы в бегах? Ведь у вас нет документов». В конечном итоге, средний балл (тогда так считали) по мастерству у меня был 5, по литературе (сочинение) - 5, по истории – 5 и сам аттестат - 3,5. Выше они не имели права ставить. Опять же, спасибо Валерию Михайловичу Зощенко, сыну Михаила Михайловича Зощенко, который был у нас завхозом и принимал документы, отслеживал нас. Спасибо Исааку Романовичу Штокбанту, который пошел навстречу и взял меня на курс, дал профессию. - А.Л: Витя, а по окончании вуза были какие-то встречи, ведущие вперед или уводящие в каком-то личном направлении? Как ты сформировался как личность? Что происходило? - В.Я: Конечно, в институте мы были ведомы - кураторы, демиурги. И это кураторство продолжалось после института, когда мы стали театром. Нам необычайно повезло: целый курс превратили в театр со своим репертуаром, спектаклями и зрителями, битком набивавшими залы. Мы думали, что это нормально и так будет всегда. Но потом я понял, что набитый зал, – во-первых, не признак качества, и, во-вторых, все преходяще. Затем - армия и я в возрасте 25 лет, будучи женатым человеком и отцом ребенка, оказался оторван от привычного круга и включен в «игрушку» под названием «война». Существование человека в форме мне показалось абсолютно бессмысленным. Слава богу, у меня это длилось всего полтора года. И опять же, повезло: подполковник-контрразведчик из Особого отдела Виктор Васильевич взял меня, чтобы не дергали караулами, шагистикой, муштрой и прочим. Он дал возможность некого вакуума в течение полугода, чтобы потом я вернулся в спортроту, поработал в театре и оказался участником странной истории, до сих пор неясной - с подметными письмами в политотдел Ленинградского военного округа. Некий полковник Кибальников (тогдашний начальник политотдела) раскрутил почти уголовное дело. В результате моего сокурсника Женю Альпера, лауреата Всесоюзного конкурса артистов эстрады, сразу отправили на гауптвахту. А меня и еще четверых наших - под белы рученьки и в развернутую дивизию. Якобы мы получали зарплату и отдавали ее офицерам. Что-то невероятное! Могло закончится дисбатом… - А.Л: Ты так интересно рассказываешь, что я не могу тебя перебить, а времени почти не осталось. - В.Я: Ты спросил, я и говорю. Прости меня, пожалуйста! - А.Л: Давай вернемся к сегодняшней жизни. Какие ориентиры формируют твою жизнь? - В.Я: Я перестал куда-то бежать, мне это показалось бесцельным. Может, проявилось отсутствие целостности или другое понимание, для чего живет человек и для чего нам дана жизнь, которая кажется долгой, но на самом деле, она удивительно коротка. Мартиролог в записной книжке или телефоне, по-моему, - яркое тому свидетельство. Например, вчера не стало Саши Кавалерова. Правда, говоря про него, наоборот удивлялись, что он еще жив. А вот смерть не удивила. Я думаю, сколько бы нас не стояло в очереди, претендуя на оригинальность, индивидуальность и бия себя в грудь со словами: «Господи, пропусти меня вперед! Я же талантлив, популярен, многого добился в той жизни» - там это никого «не канает». Я нашел некий образ, позволяющий мне существовать бесконфликтно и «жить на вершине голой, писать плохие сонеты и получать от людей из дола хлеб, вино и котлеты». Мечта любого художника – заниматься творчеством в меру сил, возможностей и для души, при этом имея что-то для того, чтобы одеваться, не выглядеть непотребно для окружающих и в то же время сохранять внутреннюю гармонию. - А.Л: Виктор Янишевский, уважаемые телезрители, был сегодня в студии «Синих Страниц». Витя, спасибо огромное! Давай чаще встречаться. - В.Я: Спасибо! - А.Л: До встречи! Телеканал «ВОТ!», «Синие Страницы», 19 июня 2014, 21.30 polit.pro
|
Поделись новостью с друзьями: |
|