Общество — 12:25 17 Июля 2014 —
Мысль без дела
Леонид Николаенко, Почему власть игнорирует интеллигенцию
Интеллигенция, которая в принципе должна исполнять функцию разработчика и адвоката политических, экономических и ценностных моделей, исключается из общественной системы. Власть сама придумывает, сама обосновывает, сама вводит, сама следит. В итоге мысль теряет всякую связь с реальностью и постепенно радикализируется. Уже двухвековая традиция изоляции интеллигенции от практики дает свои плоды. Слово «интеллигенция» — одно из тех, что понятны только на интуитивном уровне, а точного определения ему не найдешь ни в одном справочнике. Употребляется оно весьма часто, в разных значениях, всеми без разбору. Каждому и кажется поэтому, что «всем понятно». Особенно интересно следить за попытками научного подхода к феномену интеллигенции. Даже действительно большие ученые не могут толком сформулировать, что же это такое. В 1997 году вышел сборник статей под названием «Русская интеллигенция и западный интеллектуализм: история и типология», который открывался статьями Бориса Успенского и Михаила Гаспарова — ученых, безусловно, «больших», если не сказать «великих». Однако ни в той, ни в другой статье даже самого захудалого определения слову «интеллигенция» нет, и кого обсуждают большие ученые, неясно. Как же читать книгу, если непонятно, о чем она? На самом деле, как мне думается, определение «интеллигенции» дать можно, но только договорившись сразу, что слово это может значить разные вещи, друг с другом почти никак не связанные. Первое и самое очевидное определение интеллигенции — это круг людей, которые умеют считывать определенный культурный код. К этому значению не подходят никакие политические и мировоззренческие условия. Знаешь, кто такой Пушкин и что хотя бы примерно написано в «Анне Карениной», — интеллигент. Даже читать необязательно, главное вкратце знать сюжет. Не знаешь — не интеллигент. И все. Никакая оппозиция тебе не поможет. Слово «интеллигенция» часто используется как сокращение от более конкретных двухсловных понятий: «либеральная интеллигенция», «еврейская интеллигенция», «творческая интеллигенция», «техническая интеллигенция», «православная интеллигенция»... Водоразделы, как видно, могут проходить абсолютно по любому признаку — занятиям, образованию, идеологии, национальности. Понятное дело, что круги эти между собой все пересекаются — у каждого какая-то работа, какая-то национальность, какое-то мировоззрение. Формируются они все одинаково: первый пункт плюс идеология/национальность/занятие/образование. Итого: в этом значении использовать сочетания вроде «интеллигенция против...», «интеллигенция за...» глубоко бессмысленно. Круг людей, читающих Пушкина и Толстого и даже приблизительно представляющих, в каком веке жил Иван Грозный, слишком широк. Второе значение слова «интеллигенция», которое можно уловить в воздухе, — «властители дум», то есть те, кто формирует «общественное мнение». Я думаю, с этим многие согласятся. Этот пункт интересен вот чем: следуя этому определению, Ключевский ничуть не лучше Фоменко. Гитлер и Ленин — великие интеллигенты. Рекламщики, пиарщики, политтехнологи и журналисты расселись во главе стола. Ведь тут неважно, умен ли человек, образован ли он и тем более прав ли, важно, формирует он общественное мнение или нет. Формирует — значит, интеллигент. А вот, к примеру, ученый, который занимается каким-нибудь узкоспециальным или хотя бы просто научным вопросом, получается, выпал из интеллигентского круга. «Работник умственного труда», не больше. Туда же переводчиков, редакторов, режиссеров и художников с композиторами. В-третьих, сегодня любят употреблять слово «интеллигенция» те, кто так и не выучил странного сочетания «креативный класс». Полностью разделяя нелюбовь к неуклюжим неологизмам, хочу заметить, что называть этот круг «интеллигенцией» — значит, подменять понятия. Системный администратор и продюсер — совсем не обязательно интеллигенты, но «креативности» им не занимать. Значительная часть интеллигенции, безусловно, относится к «креативному классу», но понятия эти вовсе не тождественны. Возможно, для «креативного класса» и можно выделить какие-то общие направления мысли, но они серьезно разойдутся с теми, что будут общими для интеллигенции. Итак, как же можно говорить о «русской интеллигенции» как о какой-то монолитной социальной группе? Кого в конце концов обсуждают Успенский с Гаспаровым в работах «Русская интеллигенция как специфический феномен русской культуры» и «Русская интеллигенция как отводок европейской культуры»? Мне кажется, я знаю ответ. Под «феноменом интеллигенции» они понимают «круг людей, знающих культурный код и создающих общественное мнение для тех, кто тоже его знает». Такая вот циклическая картинка: от первого пункта ко второму и обратно. «Что в этом важного и ради чего стоило писать столько слов, хотелось бы знать?» — спросит меня читатель. Я отвечу: надо помнить, что «интеллигенция» и «феномен интеллигенции» — разные вещи и, более того, разные люди. Людей, которые активно занимаются созданием общего мнения для собственного круга, совсем немного. От интеллигенции они составляют лишь малую часть. И тем не менее они очень важны, поскольку во многом формируют интеллигента будущего. Теперь, разобравшись в терминах, хочу задать еще пару вопросов. Первый. Почему же все-таки оппозиционность власти оказалась столь важной для «феномена русской интеллигенции»? Это же глупо. В духе «еврейской интеллигенции» отвечу сам себе вопросом на вопрос: «А когда в России власть поощряла этот самый феномен?» Не в этом ли дело? В нашей истории бывало, что власти брали под крыло какую-нибудь часть интеллигенции — техническую или какую другую. Но вот чтобы власть работала с теми, кто работает над созданием мнения для интеллигенции, такого я не припомню. И вот почему. У русской власти всегда свои представления о демократии — самые демократичные, надо признать: она работает с теми политтехнологами своего временного разлива, которые влияют на широкие массы. А работа с интеллигенцией всегда власти представляется чем-то мелким и ненужным — электорат небольшой. Вот и в 17-м году выяснилось, что все революционные надежды «русской интеллигенции» не оправдались: слишком невелика была ее аудитория. Это же мы наблюдаем и сейчас, мне кажется. Реформа образования, реформы в сфере науки и так далее — все это задумано не для того, чтобы специально задушить интеллигенцию, а затем, чтобы работать с более широкими массами было проще. Но как раз все эти реформы, закрытие СМИ и прочие меры бьют по интеллигенции гораздо больнее, чем разворованные миллиарды. Это хуже, чем преступление, это ошибка. Хочу зафиксировать еще одну важную, на мой взгляд, мысль. Властители дум интеллигенции готовы работать с властью. Во всяком случае значительная их часть. Хотя бы потому, что больше им работать по большому счету не с кем. В финансовом плане их работа сама не окупается и не может окупаться в принципе («узок их круг и страшно далеки они от народа...»). Их интересы во многом сосредоточены вокруг политики, причем всякой: от международной до социальной. Власти достаточно перестать игнорировать эту группу, привлечь ее наконец к работе, обеспечить и поддержать. И тогда у нее появятся все шансы иметь вполне лояльную интеллигенцию уже через поколение. Да, с ней надо договариваться. Да, ей надо давать работать и платить даже, когда тебя ругают. Да, она никогда не будет целиком и полностью согласна. Но дело, мне кажется, того стоит. Более того, именно в этом случае она наконец выполнит и свою социальную функцию: рано или поздно, через долгие споры и ругань, но выработает она тебе и национальную идею. Главное — не мешать. По моему глубокому убеждению, если бы Николаю I хватило ума не запрещать и западников, и славянофилов, а напротив, дать и тем и другим разгуляться, то выработали бы они ему что-нибудь лучше уваровской модели. Точнее, вряд ли ему, но уж Александру II под конец царствования точно бы повезло. Опираясь на все те же статьи, скажу больше: духовенство, которое выполняло до XVIII столетия функции интеллигенции, с этим худо-бедно справлялось. И не по своей сервильной сущности, а как раз потому, что было востребовано, в том числе и государством, могло вступать с ним в диалог, отстаивать свою точку зрения и участвовать в политической жизни. Иногда создается впечатление, что власть в недоумении: почему же они нас так не любят? А кто ж будет любить того, кто ничего хорошего для тебя не делает, более того, игнорирует, а потому часто наступает на ногу? Второй вопрос не менее интересен. Почему же все-таки оппозиционность народу оказалась столь важной для «феномена русской интеллигенции»? Казалось бы, тоже странное дело. Для кого стараются-то? И тем не менее придется признать, что я даже и не припомню, когда интеллигенция в обозначенном мною узком понимании была выразителем «воли народа». В статьях Успенского и Гаспарова отмечен сам факт противопоставления «интеллигенция — народ», но более конкретного ответа нет. Хотя вопрос-то, может, поинтереснее, чем с властью, где много есть очевидных и объективных причин. Честно сказать, мне ничего не приходит в голову лучше, чем обратиться к собственному ответу на первый вопрос. «Народ» выступает как постоянный конкурент — победитель «интеллигенции» в отношениях с властью. Не в этом ли дело? В интеллектуальном плане власть оккупирует гипотетически «лояльную» зону мысли, исключая интеллигенцию из игры. К примеру, интеллектуальный политически ценностный консерватизм, близкий теоретически к охранительству, не пользуется ни поддержкой, ни одобрением со стороны власти и никогда не пользовался, и уж тем более не использовался, в реальной политике. Так было и со славянофилами в XIX веке (которые вполне могли бы разработать если не понятие «самодержавие», то уж «народность» и «православие» точно довели бы до чего-нибудь более-менее внятного), так остается и ныне. Власть играет на консервативных настроениях широких слоев, не привлекая интеллигенцию, чтобы подвести под свою игру интеллектуально-философско-историческую базу. Это, надо заметить, страшный удар: люди, готовые в принципе такую базу разработать, оказываются перед выбором — либо они меняют свои убеждения, либо разрабатывают на кухне идеи, которые используются (если попадаются на глаза) для одобрения неконтролируемых действий. Ну или просто думают молча. Почти то же происходит и с либералами. Речь идет не столько о конкретной политической позиции конкретных людей, сколько об интеллектуальном направлении в целом. Власть, постоянно жонглируя словами из их лексикона, не дает либеральной мысли никакой возможности прийти в соответствие с реальностью, не допуская использования разработанных моделей даже на самом низовом и безопасном уровне. В обоих случаях создается некая «псевдоинтеллигенция» (в значении «властители дум»), которая транслирует не разработанные концепции, а набор лозунгов. Интеллигенция, которая в принципе должна исполнять функцию разработчика и адвоката политических, экономических, ценностных и прочих моделей, т.е. посредника между властью вводящей модели и людьми, которым приходится этим моделям следовать, исключается из системы. Власть сама придумывает, сама обосновывает, сама вводит, сама следит. Интеллигенции здесь просто нет места. В итоге мысль, во-первых, теряет всякую связь с реальностью, во-вторых, постепенно радикализируется. Уже двухвековая традиция изоляции интеллигенции (в узком смысле) дает свои плоды. Запертый в одиночной камере пациент пытается сохранить хотя бы остатки рассудка. Получается не очень. Мнение автора может не совпадать с позицией редакции 13 июля 2014 gazeta.ru
|
|
Поделись новостью с друзьями: |
|
377
