Илья Юрьевич Стогов
петербургский писатель и журналист. Работал журналистом в газете «Смена» и редактором в журнале «Мир Петербурга», вел передачи на Пятом канале Санкт-Петербурга. Автор более десяти романов.
Алексей Лушников - телеведущий, создатель и владелец телеканала "Ваше общественное телевидение!". Студия прямого эфира
телеканала "Ваше общественное телевидение!"
Санкт-Петербург
– А.Л: Добрый вечер, уважаемые телезрители! В эфире – «Особый
взгляд» – традиционная программа, которая позволяет обменяться мне-
ниями о разных событиях, происходящих в нашей жизни. Я с большой ра-
достью представляю сегодняшнего гостя – Илью Стогова. Добрый вечер!
– И.С: Здравствуйте!
– А.Л: Уважаемые телезрители! Думаю, начнем с объявления номера
телефона: 971-1911. Набирайте время от времени, будем включаться.
Потому что есть о чем поговорить.
– И.С: Легко запомнить. В этом году я пошел в школу, в 1911-м.
– А.Л: В школу? В какую?
– И.С: Ну Хармс так говорил: у меня номер 1122 – два глаза и 11
пальцев.
– А.Л: Теперь я готов! Давайте, Илья, начнем с каких-нибудь заметок
на полях нашей жизни. Сегодня – любопытный день. Мы имеем некото-
рые новости относительно дуэта, который был разыгран: с одной сторо-
ны – Медведев, с другой – Путин. Один сказал, что готов сам идти. Другой
подтвердил свою готовность. Все сделано дипломатично, но народ по-
нял – в принципе такое возможно. Впервые были сделаны достаточно от-
кровенные заявления. Раньше все пребывали в уверенности, что пойдет
кто-то один из тандема, и неоднократно об этом писали. А сегодня можно
предположить, что в избирательных бюллетенях появятся оба орла на-
шего дуумвирата. И что делать? Как жить?
– И.С: Попробую ответить на ваш вопрос, начав издалека. В свое вре-
мя Бродский жил на Литейном проспекте. Я, когда был маленький, жил
в доме напротив и ходил приблизительно по тем же улицам. А там висели
большие портреты членов политбюро, особенно много – на Финляндском
вокзале. По праздникам их вывешивали, а я очень удивлялся, потому что
не понимал, кто эти люди. Бродский, проходя мимо этих портретов, ка-
жется, мимо портрета Суслова, спросил: «Кто это? Очень похож на поэта
Уильяма Блейка». К чему я это говорю? К тому, что великий поэт Иосиф
Бродский фигово разбирался в политике. И мне кажется, это очень пе-
тербургская черта. Я вот тоже не разбираюсь. Как вы там сказали – «ду-
умвират»? Боюсь, подачка-неберучка. Я даже на выборах ни разу не был
и не собираюсь. Более того, лично мне глубоко по барабану, кто будет
стоять во главе страны.
– А.Л: Почему по барабану-то?
– И.С: А как это может на мне отразиться?
– А.Л: Я могу предложить несколько схем.
– И.С: Предложите, пожалуйста. Это здорово расширит мой кругозор.
– А.Л: Давайте пофантазируем. Сегодня у нас какой-то день поли-
тических фантазий! Представьте себе, вы занимаетесь писательской
деятельностью. В общем-то, интеллигентный труд рефлексирующего че-
ловека.
– И.С: Это не совсем про меня.
– А.Л: Но рефлексирующего?
– И.С: Надеюсь.
– А.Л: В результате появились некие строчки, и вы из писателя,
признанного властью, вдруг превращаетесь в изгоя. В нашей истории,
не только этого века, подобные случаи были. Попадаете в жернова си-
стемы. Это можно и заранее предусмотреть. Я просто разбираюсь в про-
цессах.
– И.С: Понимаете… Как бы это потактичнее сказать? Видно, что вы,
в хорошем смысле, не очень разбираетесь в том, как сегодня устроен
писательский мир.
– А.Л: Возможно.
– И.С: Недавно мне позвонил один приятель и сказал: «Слушай, гу-
бернатор встречается с писателями. Пойдешь?». Я, честно говоря, да-
же растерялся. У меня есть маленький ребенок, дочка. Ей семь меся-
цев. Зачем мне идти в магазин, я понимаю. Чтобы купить ей памперсы.
А вот встречаться с губернатором… Понятно, зачем надо было встре-
чаться с главой нашего города Кировым. Или с Каменевым-Зиновьевым.
Ты к нему придешь, а он тебе квартиру даст. Нынешняя власть ведь
не даст квартиру. Такое даже представлять абсурдно. Это не та власть,
которая…
– А.Л: Вообще это легко критикуемая позиция. Илья, я серьезно гово-
рю. Я знаю случаи, когда давали квартиру.
– И.С: За последние пятнадцать лет?
– А.Л: Даже могу привести яркие примеры. Например, Лужков имел
огромный фонд квартир, которые выдавал деятелям культуры, искус-
ства, науки. Просто по себестоимости, цена – две копейки.
– И.С: Я не так наивен. Это за художественные заслуги деятелям
культуры, которые каким-то боком могут оказаться полезными власти.
Скажем, чем сейчас занимается Олег Газманов? Готовит дуэт с Лолитой
Милявской, практически не востребованной. Почему? Потому что это
был придворный певец Юрия Лужкова. Слетел Лужков, и за ним целая
когорта деятелей культуры посыпалась... Большой помпезный День го-
рода Москва, гудят колокола, уйма народа. Тут выходит Газманов, делает
сальто и говорит: «Да здравствует Лужков!». И миллионы фанатов кри-
чат: «Конечно, да здравствует!». А представить, что какой-то писатель –
уж не говоря про такой прыщ общества, как я, – а, например, Борис
Акунин. Или как там солнце русской словесности Сергей Лукьяненко
говорит: «Да здравствует президент!». Это довольно наивная позиция.
Писатели не то что веса не имеют, а скорее обладают какой-то отрица-
тельной величиной.
– А.Л: Я могу привести обратный пример. Даниил Александрович
Гранин, который имеет колоссальный вес. И всегда имел.
– И.С: Гранин, при всем уважении, именно имел колоссальный вес.
Сейчас он – не практикующий игрок. Живой классик. Дай ему бог здо-
ровья! Продолжим ваше политическое предположение. Нельзя сказать,
что миллионы растерянных избирателей, увидев предвыборные бюлле-
тени, где написано: «Путин vs. Медведев», не зная, за кого голосовать,
и увидев на экранах Даниила Гранина, который говорит: «За Путина!»
или «За Медведева!», облегченно выдохнут: «Вот оно! Решили, наконец.
Теперь будем за него!». Это не так. Его слово не имеет абсолютно ника-
кого веса.
– А.Л: А вот я, например, глубоко убежден (это мое личное мнение),
что у Даниила Александровича Гранина, как у Акунина, некоторых дру-
гих людей из писательской среды, у журналистов, да просто у любого
публичного человека есть люди, которые прислушиваются к его мнению.
Не думаю, что они прыгнут с моста, если кто-то попросит, но доверие
к тому или иному лидеру можно сформировать. Или к какой-то полити-
ческой ситуации. Не зря же, простите, проходят встречи с представи-
телями творческой интеллигенции. Встречаются, допустим, президент
и премьер-министр, и после этого некая социальная группа становится
их почитателями. А вспомните рокеров: Макаревич и президент встрети-
лись. Или Борис Гребенщиков… Путин встречается байкерами, и байке-
ры оценивают его как человека, причастного к их движению. Это пиар.
– И.С: Я вряд ли выскажу какое-то обоснованное мнение. Это, скорее,
на уровне неуловимой интуиции. Как мне кажется, без особых на то осно-
ваний. Что происходило на протяжении довольно долгого восьмилетнего
Путинского правления? Действительно, в 1990-е огромное количество
людей стало жить очень плохо. Но их мнение никого не интересовало,
потому что это молчаливый гигант. Сейчас, например, гастарбайтерам
плохо. А это вообще никого не интересует. У гастарбайтеров просто нет
возможности высказать свое мнение так, чтобы их услышали. Если они
выйдут на улицы, хватит одного взвода милиции, и о них навсегда за-
будут. Вышлют из страны, и до свидания! Так вот, в 1990-е в ситуации
молчаливого меньшинства оказалось все население страны в обмен
на то, что довольно-таки небольшая группа, в том числе творческих лю-
дей (писатели, музыканты, какие-то функционеры) стала жить намного
лучше, чем в советские времена. К чему привела перестройка? К тому,
что уровень жизни населения резко упал, зато интеллигенция получила
то, что хотела. На костях народа. В частности, получила возможность
публиковать книжки, получать гонорары, ездить за границу. И это про-
должалось довольно долго.
Почему у Путина, когда он пришел к власти, была немыслимая под-
держка населения? Все эти рейтинги не с неба свалились. Реально под-
держивали, жизнь были готовы отдать, потому что ситуацию переиграли.
То есть человек как раб на галерах ездит по стране и добивается, чтобы
слесари ВАЗа и специалисты по резиновулканированию получали свою
зарплату. Вам давно задерживали зарплату? Сейчас никто уже не пом-
нит, каково это – по полгода не получать зарплату. Ситуация выправи-
лась, но маленькая и очень крикливая прослойка населения, называемая
интеллигенцией, вновь почувствовала себя ущемленной в правах. Все
стали жить лучше, а вот за книжечку, так сказать, – ни фига собачьего!
Издавать не всегда получалось. Газетки некоторые закрылись. С теле-
каналов кое-кого повыгоняли. И она стала говорить: «Ой, смотрите, угро-
за демократии!». Чтобы этой группе подкинуть кость, с ней встретились.
Но это не значит, что на них всерьез кто-то рассчитывает. Это наемные
работники умственного труда. Ну встретился Медведев с художниками.
А до того, как встреча состоялась, кто знал этих людей? Там был мой
хороший знакомый Александр Куприянович Секацкий. Один из величай-
ших философов современного Петербурга. Вы его знаете?
– А.Л: Мне знакома фамилия Секацкий.
– И.С: Это при том, что вы – человек, который может его знать. Обыч-
ному человеку эта фамилия вообще ни о чем не говорит. Не президент
пиарится за счет Секацкого, а Секацкий за счет президента. И что
с ними произошло? С писателями. «ЖЗЛ» сейчас на деньги московско-
го правительства издается, огромное количество биографий писателей
1920–1930-х годов. Захар Прилепин написал биографию Леонида Лео-
нова. Вышла биография Корнея Чуковского. Вот произошла револю-
ция в 1917 году,и вся эта братия осталась без копейки денег. Почему?
Потому что они обслуживали интересы маленькой прослойки читателей.
Тираж литературной газеты Пушкина, знаете, какой был? Сто экземпля-
ров. Даже не 800 и не 1100. И так продолжалось довольно долго. Гумилев
издавал свой журнал и как-то задержал. Ему сразу сказали: «Что ж это
вы, Николай Степанович, журнал-то задерживаете?». А он и говорит:
«Не будут волноваться, я всех обзвоню и предупрежу». То есть была
крошечная прослойка. Люди сдавали деньги и за это получали гаранти-
рованный номер литературного журнала.
На момент революции кого-то убили, кто-то умер от голода, дру-
гие уехали. А журналы остались без читателей, никому не нужные.
Вплоть до образования Союза советских писателей в 1934 году. До это-
го момента они все подыхали с голода, никак не могли себя проявить.
В 1934 году власть собрала писателей и сказала: «Давайте заключим
пакт. Вы будете работать, а мы гарантированно поддерживать ваш вы-
сокий статус». Высокий настолько, что, когда средняя зарплата состав-
ляла 160 рублей, Алексей Толстой мог взять безвозвратный кредит на
84 тыс. рублей (годовая зарплата небольшого города) и писать роман
«Хождение по мукам». То есть писатели имели огромное социальное
преимущество перед всеми людьми. Почему? Потому что они – важные
работники идеологического фронта. Власть должна была общаться
с населением. А как? Как доносить свои идеи до населения? Только че-
рез писателей. Причем Сталин поставил перед ними четкую задачу: пи-
сать не романы (романы – на свалку истории), а радиопьесы и сценарии
для кинофильмов. Вот такие штуки!
Расчет прост. Сколько народу прочитает роман? Да нисколько!
А вот театр приехал в деревню, один раз показал спектакль, и все по-
няли, что коллективизация – хорошо, а белогвардейцы – плохо. Сила ра-
ботников идеологического фронта. Вот откуда взялся миф о литерату-
роцентричности России и о том, что у нас все любят читать. Да, любили
читать. Потому что 20 лет назад не было Айподов. Самые читающие –
в метро. А так бы все музыку слушали…
Возвращаясь к нынешнему моменту. Можно ли сказать, что сегодня
эту функцию – общение власти с населением – выполняют писатели?
Абсурдное заявление! Все, что власти нужносообщить людям, она пере-
дает через телевидение.
В 1930-х годах Сталин (как к нему ни относись, а был лидером гигант-
ской страны, в которой все держалось на ручном управлении: ГОЭЛРО,
Беломоро-Балтийский канал) все лично контролировал. Например, от-
кладывая дела, звонит малоизвестному публицисту Михаилу Булгакову
и говорит: «Михаил Афанасьевич, как дела? Все нормально? Вы как там,
живы? Чего? Пьесы не ставят? Сейчас позвоню во МХАТ и договорюсь.
Будут ставить!».
Можно сегодня представить, чтобы власть в таком режиме общалась
с писателями? Нонсенс! Сидит несчастный Сергей Лукьяненко у теле-
фона и четвертое десятилетие подряд ждет звонка. Да никогда не позво-
нят! Телефон покрылся пылью. Нет, власть точно так же звонит и спра-
шивает, нужно ли помочь деньгами. Но не писателям, а Эрнсту. Потому
что теперь он выполняет функцию общения власти с народом. Писатели
в данном случае – лишнее, пятое колесо.
– А.Л: Писатели попали в идеологические жернова.
– И.С: Да не то что в жернова. Были и есть такие профессии, которые
поначалу кажутся перспективными, но с годами отмирают. Например,
изготовитель конской сбруи. Еще 150 лет назад это был гарантирован-
ный кусок хлеба до самой старости.
– А.Л: Есть и поближе. Например, оператор пейджинговой связи.
– И.С: Вот! Писатели как операторы пейджинговой связи. Овладел
профессией, и кажется, что сможешь заработать. Но нет!
– А.Л: Хорошо, а кто же тогда сегодня писатель получается? Какая
задача перед ним стоит? Это личное творческое самовыражение?
– И.С: Ну да. Такие чудики, маргиналы, которые не могут не писать…
– А.Л: Но их читают?
– И.С: Нет, конечно. Писательство – маргинальное занятие. Почему
пейджеры умерли? Неплохая, в общем-то, штука. Можно было не отве-
чать. А чего не перезвонил? Нельзя же перезвонить по пейджеру.
– А.Л: Теперь есть СМС.
– И.С: С писателями так же. Первый роман у меня вышел шестнад-
цать лет назад. Был напечатан тиражом 25 тыс. экземпляров, продал-
ся за две недели. Мне сказали, что вяленько, и продолжать отказались.
Сейчас, если роман издается тиражом 3 тыс. экземпляров и продается
за полгода, это головокружительный успех. Представляете: страна с на-
селением 140 млн человек и тираж – 3 тыс. экземпляров. Даже не доли
процента, а доли долей! Никому не нужная история.
– А.Л: Грустновато все как-то. Тем не менее, если зайти в Дом книги,
там огромное количество литературы.
– И.С: Это, в общем-то, и подрубило. Кризис перепроизводства. Се-
годня в стране ежемесячно издается три миллиона наименований книг.
Пока мы с вами беседуем, было выпущено несколько десятков книжек.
– А.Л: И эти книжки поступают в продажу, я правильно понимаю?
– И.С: Ну да. Причем они хорошо стоят. Издатели боролись-боро-
лись, бедолаги, чтобы книги стоили, как на Западе. Любимая поговорка
издателей на протяжении всех 1990-х годов, что книжка не может стоить
меньше, чем билет в кино. В итоге довели стоимость книги до $10, и это
обрушило весь книжный рынок. Книжки просто не покупаются.
– А.Л: Крайне интересно! Около 3 млн каждый месяц, и все разные?
– И.С: Это не обязательно художественная литература. Я назвал об-
щую цифру. Конечно, не 3 млн одной книжки.
– А.Л: И что писателю остается? На что жить?
– И.С: Никто и не живет. Я долго говорил, что я и еще три-четыре
человека в нашем городе в течение Путинской эпохи просперити, когда
денег было столько, что в карманы не лезли, даже тогда не могли жить
чисто на писательский труд. Я какое-то время жил. Жил и до сих пор
живет Борис Натанович Стругаций, Константинов с Кивиновым. Живет,
в общем-то, Гранин. Но это не совсем честный счет. У Кивинова есть
кино. У Константинова – журналистские расследования. Борис Ната-
нович с Граниным – вообще священные коровы. Это как бы наше все.
Остальные никогда не могли бы жить. Лучший и самый известный пе-
тербургский писатель Павел Курсанов вынужден работать редактором.
– А.Л: Получается, профессиональных писателей нет. Это просто
хобби, когда человек, кроме своей профессии, еще занимается и напи-
санием художественной литературы.
– И.С: Когдая слышу слово «романы», у меня начинают ныть остатки
зубов. Это какая-то чудовищная мистификация! Когда говорим «литера-
тура», мы имеем в виду роман. Приходишь в издательство, и тебе гово-
рят: «Ну что, роман написал?» А кому они нужны, эти романы? Когда вы
в последний раз читали современный русский роман?
– А.Л: Давно очень.
– И.С: Хотя, глядя на вас, можно сказать, что вы могли бы быть чита-
телем. Нормальному человеку это вообще ни к чему. Сложно себе пред-
ставить, что я прихожу домой после тяжелого рабочего дня, не включаю
телевизор и не общаюсь с женой, а открываю толстую книжку и начинаю
читать выдуманные, причем, плохо выдуманные истории нелепо выдуман-
ных людей. Роман – это телевизор XIX века. Почему такие толстые? По-
тому что в наших широтах темнеет рано и холодно. На улицу не пойдешь.
Что делать? Запалил свечечку и давай в объятьях сладостных романа.
А сейчас жизнь другая. На фиг мне это совершенно нелепое, из ниотку-
да в никуда текущее повествование, если я включил телик, а там и тетки
голые есть, и мужики стреляют, и лихо закрученный сюжет.
– А.Л: И думать не надо.
– И.С: Так над романом тоже думать не надо. В основном роман от-
шибает возможность думать. Это иллюзия, что «я прочел Чехова и стал
лучше». Покажите мне человека, который стал лучше после чтения Че-
хова! Что нужно такого прочитать, чтобы стать лучше? Литература во-
обще нелепое изобретение.
– А.Л: Странно слышать такое от человека, который сам этим зани-
мается.
– И.С: Если я пытаюсь заработать деньги на книжном бизнесе, это
не значит, что я – идиот. Да? Я пытаюсь смотреть по сторонам и анализи-
ровать происходящее.
– А.Л: А все-таки, какое может быть у писателя применение сил? По-
нятно, редактор и что-то еще вокруг этого. Но ведь надо как-то зараба-
тывать на жизнь.
– И.С: Да никак! Идти в водители маршрутки. На самом деле, что
такое литература? Там картинка всегда немного двоится. Потому что под
этим словом подразумевается несколько не связанных между собой ве-
щей. Если посмотреть, например, кто изобрел кино?
– А.Л: Братья Люмьер.
– И.С: Братья Люмьер не изобретали кино. Они придумали штуку,
которая транслирует на стену движущиеся картинки, изобрели техни-
ческий прием. Или считается, что братья Райт изобрели авиацию. Хотя
на самом деле нет. Они изобрели этажерку, к тому же плохо сбаланси-
рованную, которая прыгнула на восемь метров и развалилась. Вот и все
изобретение! То есть был придуман некий технический прием.
В советские годы кинематографом у нас занималось Госкино.
Во Франции организация, которая ведала кино, – не помню ее точное
название – в общем, в буквальном переводе это значит «департамент
по делам ярмарок». Потому что кинематограф как движущаяся картин-
ка долгое время был неким ярмарочным развлечением. Сидим мы себе
во Франции, виноград собрали, Адриано Челентано джинсы закатали,
сделали вино и как-то заскучали. И тут к нам приезжает Шапито: клоу-
ны с носами, козы дрессированные. Начинают показывать всякие шут-
ки. Полуголая девица крутит сальто под куполом цирка, фокусы раз-
ные. В том числе кино. Ведь кино – это тоже фокус. Приходят и говорят:
«Ни фига себе! Поезд приехал!». Точно так же использовались рент-
геновские лучи. Это потом им нашли применение в медицине: встаешь
и на экранчике видишь камни в желчном пузыре. Вот это да! И тридцать
лет существовала такая система. До тех пор, пока не пришли большие
деньги и не возникли гигантские корпорации, которые поставили цель –
вложить копеечку, а получить рубль. Так ярмарочный балаган превра-
тился в кинематограф, который мы сейчас знаем. И возникла индустрия
звезд. Почему у современных русских фильмов, не снятых какими-нибудь
мейджерами, нет никаких шансов? Потому что кинотеатры принадлежат
студиям. Все кинотеатры, которые мы видим, – сетевые, иностранные.
И они показывают свою продукцию. Так сказать, отбивают.
У меня рядом с домом есть магазин, в котором продаются колбасы
только одного завода. Например, я решил сделать колбасу, но продать
ее будет негде. Так и с кино, и с авиацией. Пришли деньги – все закру-
тилось. Летали братья Райт на восемь метров. А когда большие немец-
кие и итальянские компании решили вкладывать деньги в это дело, мы
получили трансатлантические перелеты, популярное пассажирское со-
общение. Стюардессы появились! Между прочим, первые стюардессы
должны были снимать с клиентов обувь, чистить ее, а потом помогать
мужчинам завязывать шнурочки. То есть возникла индустрия, которую
мы сегодня знаем. Аналогичная ситуация – с писателями. Ну, Пушкин –
100 экземпляров, Гумилев – 300. И все это некий современный ЖЖ.
Когда я был маленький, девочки-одноклассницы делали такие анкеты.
Открываешь тетрадочку и видишь там вопрос: «Какой твой любимый
цветок?». Ты пишешь: «Незабудка». Вопрос: «А кто из девочек в нашем
классе тебе нравится?». Ты отвечаешь: «Ленка Петрова». Это было что-
то нелепое. Как Твиттер, которым любит пользоваться один из упомяну-
тых вами членов дуумвирата. Потом пришли реально большие деньги,
и они создали гигантские конторы, которые должны были вкладывать
свою копеечку и получать рубли. И все заработало как часы. Должно
было гарантированно приносить прибыль. Но в определенных условиях.
Я, по-моему, даже в эфире вашей телекомпании как-то рассказывал
о своем московском приятеле, который в советское время был членом
Союза писателей, а потом пришли 1990-е, и он как-то заскучал. Решил
эмигрировать в Германию и пошел там в писатели. Немецким владел;
возможно, этнический немец. Пришел там в какую-то большую книгоиз-
дательскую корпорацию и говорит: «Я тут что-то написал. Почитайте. Мо-
жет, пригожусь?». Они почитали и отвечают: «Приходите. Мы вас берем.
Будете работать в нашем издательском доме, в департаменте детской
литературы, в отделе про животных и писать будете про белых медве-
дей». Он немного опешил и спросил: «А почему именно про белых?».
На что услышал: «Потому что люди, которые пишут про медведей коала,
про бурых и про гризли, у нас уже есть». Вот он механизм, который рабо-
тает как часы. Ты устраиваешься туда и должен фигачить по плану всю
жизнь. Скоро Джоан Роулинг обязательно выпустит девятую книжку про
Гарри Поттера. Стивен Кинг, пока жив и пальцы артритом не скрючило,
будет строчить, потому что это большой бизнес.
У нас – другая ситуация. Больших бюджетов нет, и издатели зараже-
ны интеллигентским:«Может, стихи Фета издать? Нетленочки людям?».
А она во всем мире на фиг никому не нужна. На Западе крупные из-
дательские корпорации не издают Шекспира, потому что его никто не
покупает. Собственно поэтому у нас книгоиздание – мертворожденный
бизнес, который потихонечку умирает. Книжный рынок поделен между
огромным издательством «АСТ», которое контролирует 40 % рынка, из-
дательством «ЭКСМО», на чью долю приходится 30 % рынка, и всеми
остальными с 30 %. Две такие маленькие собачки бегают вокруг больших
слонов. Другой мой приятель пришел в одно из этих издательств и гово-
рит: «Я – литературный агент, и у меня есть роман одного очень хороше-
го парня. Он не Толстой, но на крепкого Паустовского тянет. Возьмите.
У вас хоть этот роман люди увидят». На что ему ответили: «Дружище,
видишь выкладку? Нормальный человек не бродит по всему магазину.
При входе стоит столик, на который влезает четыре книжки, иногда пять.
Одна из них – известная. Мы заплатили большой аванс за роман Пелеви-
на, и если его не отобьем, он будет там стоять год. Остается три книжки.
В год нам надо 30 писателей, ну, 40 или 50. А у нас в ротации – все 70.
Писателей сокращать надо, а ты нам нового принес. Так что забирай
и вали! Своих резать будем».
– А.Л: А на второй столик поставить нельзя?
– И.С: Так будет внимание рассеиваться. И выручка сразу упадет
в два раза. Книжки ведь – не колбаса. Если я приду в магазин и увижу
колбасу на столике А и на столике Б, может быть, я и куплю две. Вдруг
семья большая? А книжки, что А, что Б равновеликие. Скорее всего,
я плюну и уйду. Ни одной не куплю.
– А.Л: Вообще, с точки зрения человеческой психологии, очень ин-
тересно. Когда я захожу в магазин и вижу этот самый столик, я прохожу
мимо, потому что обычно там нет ничего, что мне нужно.
– И.С: А что вас интересует? Наверное, какая-то профессиональная
литература.
– А.Л: Меня интересуют мир, страны.
– И.С: То, что называется non-fiction. Одно время, когда у нас появи-
лось русское издание журнала Rolling Stone, там все время публиковали
книжные обзоры. И внизу – чье-нибудь мнение, рок-музыканта или ди-
джея. Его спрашивают: «А что ты читаешь?». Я год читал эту маленькую
колонку и обратил внимание, что они все говорили разное: одного инте-
ресует учебник китайского языка, другого – тайны вымерших цивилиза-
ций, третьего – книжки про наркотики. Но никто не назвал роман. Людям
интересна жизнь. Мне интереснее узнать, как устроен мир. Я вас пойму,
если вы читаете путеводитель. Потому что года четыре назад, когда еще
не было массы сегодняшних путеводителей, я скупал их пачками. Жена
просит, чтобы я куда-нибудь выкинул все это; дома целых четыре бау-
ла стоит. У меня их действительно огромное количество. Зачем столько?
На фиг мне ездить в пять стран, если я съезжу в одну, а про остальные
прочитаю и пойму, надо ли туда ехать. К чему роман, если я могу прочи-
тать историю, где все закручено гораздо интереснее. А издатели порой
тупо ориентируются на образцы XIX века и продолжают гнать романы,
что подтачивает основы книжного бизнеса. Скорее всего, этот мыльный
пузырь лопнет в ближайшие года два.
– А.Л: А публицистика?
– И.С: Какая публицистика?
– А.Л: Есть люди, которые описывают текущую жизнь. Есть и такие,
кто печатает периодику.
– И.С: Публицистам, которые печатают свою периодику, я бы руки
отрывал. Года три назад жена уехала на юг. Для меня это было тяжело,
потому что я до сих пор, как ни странно, очень влюблен в свою жену.
К тому же она не одна уехала, еще и деток с собой забрала. Я маюсь,
руки себе ломаю. И вдруг – звонок. Какой-то журналист, говорит с ино-
странным акцентом: «Хочу взять у вас интервью. Моя фамилия Шит».
Неплохо складывается! Я пошел на встречу. Оказалось, он – радиожур-
налист. Ни одной моей книжки не читал (у меня права проданы во многие
страны, но англоязычных переводов нет). Мы прогулялись по барам, и он
спрашивает: «А что ты хоть пишешь-то?». Я говорю: «Разное», и что-то
перечислил. Он спрашивает: «Non-fiction?». Объяснил, что в основном
да. Журналистне унимался: «Ты, наверное, очень богатый человек?».
Я удивился такому выводу и спросил, с чего он это взял. Ответ был за-
мечательный: «У меня есть приятель в Америке, который выпустил книж-
ку про последствия натовских бомбардировок в Сербии. И получил за
нее порядка $ 50 тыс.». Я прикинул в уме, что для такого гонорара тираж
должен быть не меньше 200 тыс. экземпляров. Я не Задорнов, чтобы шу-
тить на тему американцев, когда под словом «Мандалай» висит портрет
Киплинга, потому что одно из его стихотворений называется «По дороге
в Мандалай». И они все думают, что его так зовут – Мандалай. Но сейчас
не об этом... Для русских сербы – это что-то очень родное, братушки.
Если бы у нас решили выпустить книжку про последствия натовских бом-
бардировок в Сербии, она не могла бы выйти без гранта. И даже если бы
была выпущена тиражом 300 экземпляров, все 300 сгнили бы на складе.
Ни один человек бы не купил. А в Америке продали 200 тысяч! То есть
у нас рынка non-fiction просто нет.
Как правило, человек приходит в Дом книги, чтобы купить контурные
карты для пятого класса. Больше ничего не покупают. Может быть, еще
карандаши. Но читающий человек пойдет за нетленкой: «А куплю-ка я
себе Пришвина!». Так устроена система книгоиздания. Скажем, что-то
произошло. Фукусима, например. Или погром на Манежной площади.
Восстали какие-то дикие националисты. Что мы можем сделать? Почи-
тать об этом в Интернете или в газете. Если бы мы жили в Лос-Анджелесе,
лучше было бы подождать месяц. Потому что через месяц выйдет книж-
ка, в которой все будет собрано, проанализировано, снабжено схемами,
графиками и в виде такого брикетика, на три часа чтения, мне представ-
лено. Подожду и, если интересно, почитаю. Представить, чтобы у нас та-
кое вышло, нереально. У нас никакие текущие события в книжках не опи-
сываются. А ведь сколько всего происходит каждую секунду!
Вы говорите мне про дуумвират, про Путина и Медведева. Есть книж-
ка, которая бы мне рассказала, что это такое и как устроено? Чего мне
ожидать от ближайших выборов? Вы даже смеетесь, потому что невоз-
можно представить, что такая книжка выйдет. Не из-за политической
цензуры. Просто это – не наша традиция. Вон, Ходорковский сколько
лет сидит. Вышло три книжки. Я пытался все три читать. Бред собачий!
То есть я не знаю, за что он сидит. Из этих книжек так и не понял. От-
крою, полистаю и узнаю, что банду Путина – под суд. А что с этим Ходор-
ковским, не понятно. У нас отсутствует культура письма. Публицистов
я бы назвал одним словом, но у вас «запикивания» нет, поэтому не буду.
Эти «молодцы» собирают свои статьи за год и публикуют, не редактируя.
А потом сидят и удивляются: «Чего это никто не покупает? Почему мои
старые статьи читать не хотят?». Болван, ты сам-то их читал? Они вышли
с теми же опечатками, что и в газете. Хоть бы глазами пробежал. Если
сам прочитал и тебе неинтересно, почему считаешь, это должно заин-
тересовать кого-то еще? Такие публицисты подрубают зарождающийся
рынок документальной литературы.
– А.Л: Любопытно. Уважаемые телезрители! Я еще раз напомню, что
у нас в студии – писатель Илья Стогов. Перейдем к книжке.
– И.С: Да ладно, хорошо разговариваем.
– А.Л: Хочется применить как-то…
– И.С: Понимаете, если бы вы ее прочли…
– А.Л: Нет, я не читал.
– И.С: Если бы вы ее прочли… Она же была издана в условиях книж-
ного рынка.
– А.Л: Все-таки книга – это некое свое впечатление о жизни. Интерес-
но ваше впечатление, потому что вы – человек экспрессивный, имеете
четкие суждения о жизни. По сути, книга – элемент откровения, интима
от человека с миром. Что у вас такого интимного с миром? О чем книга?
– И.С: Хорошо, можно так. Дорогие телезрители! Хочется всех вас
пригласить в книжные магазины, чтобы вы расширили свой кругозор
и приобрели вот такую книжечку: полтора месяца назад вышла моя «Рус-
ская книга». Вообще говоря, туманные тайны моей биографии вряд ли
кого заинтересовали настолько, чтобы иметь представление о том, что
я пишу. Я считаюсь молодежным писателем: писал книжки про клубы,
ди-джеев, наркотики и про молодежную преступность. Какие-то такие.
В основном, документальные. Это история немного из другой оперы, по-
тому что я несколько лет подряд ездил не на Гоа или в Стамбул, а в рус-
скую глубинку, в Ярославль и подобные места. Петербург ведь – это не
совсем Россия. Он находится на таком же расстоянии от Москвы, как
Москва – от Кавказа. Мы стоим особняком. Когда по телеку показыва-
ют березки, плохо понятно, потому что у нас в городе растут тополя,
а в пригороде – сосны. Даже пейзаж совсем другой. Северо-Запад, в ле-
вом верхнем углу от России. Несколько лет назад я ездил на какую-то
писательскую фигню в Калининград. Они там очень смешно говорят:
«У вас в России». Это при том, что сами являются гражданами Россий-
ской Федерации.
– А.Л: А я в Сибири то же самое слышал: «Вот завтра лечу к вам
в Россию». Спрашиваю: «А ты где вообще живешь-то?». Отвечает: «Как
где? В Сибири!».
– И.С: Ну мне хотелось не такого. В семье таксиста, например, го-
ворят только об автомобилях. И вот таксист отвез ребенка куда-то в глу-
бинку. Ребенок спрашивает: «Папа, а что это?». Отец отвечает: «Сынок,
это – «Жигули». То есть ребенок никогда в жизни не видел продукции
ВАЗа. Вот такая она, Россия!
А мне захотелось стать прямо тру-русским. И я обнаружил, что все
стереотипы послушно всплывают в памяти, как только услышу выраже-
ния типа «славное прошлое нашей страны». Наша Русь-матушка. Одна-
ко в реальности они не работают. Рассчитываешь увидеть одно, а при-
езжаешь и видишь совсем другое. Я подумал, что, возможно, у меня
не хватает образования. Решил книжечек почитать. И стал читать. Если
говорить о русском прошлом, вы же наверняка смотрели эти новые муль-
тики про Илью Муромца и Добрыню Никитича? Там все герои традици-
онно пируют в матери городов русских – городе Киеве. Но, вообще го-
воря, город Киев – уже иностранный город. Он находится на территории
другого государства. А Киевская Русь находилась довольно далеко от
тех мест, которые сегодня называют Россией. Пытаясь узнать, что же
было на территории России в те времена, когда на территории нынеш-
ней Украины стояла Киевская Русь, я вдруг обнаружил простой ответ:
мы не знаем. Я приехал туда, и мне говорят: «Славный город Муром».
Город этот впервыеупоминается в летописи в связи с прибытием на Русь
Конунга Рюрика. Древнее некуда! Но я смотрю и вижу, что весь город
построен при Хрущеве. Ладно, от времени развалилось, но где-то все
лежит. А вот если в Новгород приезжаешь, там много чего сохранилось.
Спрашиваю: «И у вас, наверное, так?». Отвечают: «Нет! Такого никогда
не было. Вот здесь монастырь в XVII веке построили». И где наше слав-
ное русское прошлое? В Доме книги, наверное, дюжина стеллажей, кото-
рые посвящены раскрытию страшных тайн русской истории. Я ничего не
разоблачал, просто у меня были некоторые вопросы. И о попытках найти
на них ответы я написал книжечку. Забавно получилось. В том же Му-
роме до сих пор живут потомки Ильи Муромца, в 27-м поколении! Не то,
что они сами говорят об этом. Действительно официальные потомки.
На их доме (дачный коттедж, обшитый простой зеленой шпоночкой) ви-
сит мемориальная доска. На ней написано: «На этом месте стояла изба,
в которой русский богатырь 33 года пролежал на печи».
– А.Л: Это не напоминает историю с Дедом Морозом? Великий Устюг.
– И.С: Нет. Великий Устюг – это недавняя история. На моей памяти
уже придуманная. А там сам губернатор или мэр лично приезжал. Не-
понятно как, потому что к дому нет никакой дороги. Тетка несчастная,
потомица, говорит, что летом по две-три съемочные бригады ежедневно
приезжают. А у нее – огород, и огурцы не политы. И пацанов в школе
бьют. Пацаны какие-то сопливые, красноносые. Ковыряют мотороллеры
в футболках с Бартом Симпсоном на груди. В общем, не очень похожи на
потомков богатыря.
Или другая история. Сам богатырь Илья Муромец похоронен в пеще-
рах Киево-Печерской лавры. Это исторический факт, можно съездить
посмотреть. А мощи святых угодников, которые там же лежат, – нет-
ленные. Тысячу лет лежали, и ничего с ними не происходило. А в конце
1980-х годов они начали покрываться плесенью. Горкомпартии принял
решение устранить непорядок. Сформировали бригаду, которая изъяла
мощи, промыла, проанализировала и, законсервировав, убрала в пе-
щеры этой самой лавры. Было чуть больше 20 лет назад. Многие уже
умерли. Но главный на Украине специалист по колото-резанным до сих
пор жив. Я ему позвонил и спрашиваю: «Можно небольшое интервью?».
Он: «Не вопрос! Приезжай». Может, они все украинцы такие. У меня сло-
жилось впечатление, что он хотел мне вдуть фотки Ильи Муромца. Кста-
ти, никогда не публиковались. Говорит: «Хотите покажу? Только в руки
не дам. Так смотрите». Смешно! Само выражение – «фотографии Ильи
Муромца». Какое насилие надо логикой. Смотрю – бритый. Спрашиваю:
«А борода-то где?» Объясняет: «Брился при жизни». То есть Илья Му-
ромец с утра вставал, намыливал лицо, брился и шел охранять рубежи
святой русской земли. Как-то все это не очень похоже на привычные
картинки русской истории. Вот об этом я и попытался написать книжку.
– А.Л: То есть получилась действительно русская книга. Уважаемые
телезрители! Оценить это может каждый, потому что литературное твор-
чество доступно.
– И.С: Спасибо за рекламу. Спасибо-спасибо!
– А.Л: «Русская книга» доступна. Как раз перед эфиром я рассказал
Илье, что недавно зашел в магазин и увидел там большой баннер, анон-
сирующий встречу с Ильей. Немного прошло времени…
– И.С: Но память об этом хранится в моем сердце.
– А.Л: А что спрашивают читатели на подобных встречах?
– И.С: Да ничего не спрашивают. Вы когда-нибудь ходили на встречи
с писателем? О чем-нибудь спрашивали живого классика?
– А.Л: Наверное, было. Так, с легкостью, не могу ответить.
– И.С: Когда мне было лет двадцать с чем-то, совсем еще не из-
балованный, один раз влетел в Дом книги, а там выступал писатель
Поляков. Я в детстве очень любил его книжки и с удовольствием постоял,
послушал. Но про себя подумал: «Что же он, гад. Приготовил что-то».
Или, например, приходишь в цирк. А там клоун: «Ну, какой у тебя анек-
дот?». Так ведь не бывает. Раз купил билет, какой хочешь анекдот, такой
и рассказывай. Лишь бы смешно было. Здесь так же. Люди приходят,
садятся и говорят: «Ну, давай, погнали!». Я же не большой фанат. Если
о чем-то спросят, могу рассказать. А вот выходить и с криками «хопа»
снимать штаны и показывать пятую точку мне неинтересно. Поэтому
обычно мои встречи с читателями отличаются краткостью.
– А.Л: Тогда зачем это? Пиар-акция?
– И.С: Не в том смысле, что я расскажу, какой я классный парень,
а они за это книжку купят. Это нужно издательству, чтобы мою книжку на
тот самый столик положили, хотя бы на месяц. Они говорят: «У нас в Доме
книги или в другом магазине должна быть культурная программа. При-
шлите какого-нибудь писателя». Издатели соглашаются, а за это просят
поставить книжку. Потому что, если ты хотя бы неделю есть в выкладке,
продажи действительно увеличиваются. Смешные, правда, продажи…
Но «Русская книга» действительно издана в крупнейшем российском
издательстве в Москве. И занимает какое-то 40-е место. Это, в общем,
неплохо, учитывая общее количество наименований с десяток тысяч.
На прошлой неделе мне сказали: «Ну, ваще, круто! Продали 46 эк-
земпляров». Понимаете, в стране со 140 млн жителей было продано
46 экземпляров, и это неплохо. Тьфу! Копеечный мелкий бизнес.
– А.Л: Интересно, конечно. Давайте немножко для тех людей, ко-
торым хотелось бы стать писателями и зарабатывать на этом большие
деньги, объясним, как формируется зарплата писателя? Из чего?
– И.С: Все просто. Есть такой латиноамериканский президент Уго Ча-
вес. Он такой смешной и мастер афоризма. Пользуется большой по-
пулярностью среди населения. Молодежь его спрашивает: «Вы можете
дать нам свободу?». А он отвечает: «Я не могу дать вам свободу. Но могу
дать автоматы». То есть идея в том, что свободу не дают. Ее берут. Если
хочешь быть свободным, иди и будь. Точно так же: хочешь быть писате-
лем, иди и будь. Но для этого смотри по сторонам широко открытыми
глазами. И прежде всего посмотри на тираж книжки. Как я уже говорил,
средний тираж средней книжки… Есть, конечно,миллионные тиражи,
например, у Дмитрия Глуховского с проектом «Метро 2033». Его тираж
в стране – миллион.
– А.Л: А почему – 5 тыс. и 1 млн?
– И.С: Потому что, чтобы продать миллионы экземпляров, сначала
нужно потратить $ 2 млн на раскрутку. В тот момент, когда ты получа-
ешь ресурс… Расскажу историю. Пиарщик одного из московских изда-
тельств состоял в какой-то партии. Между турами выборов ему бесплат-
но предоставили 150 рекламных щитов в лучших точках Москвы. Он все
их завесил рекламой романа. В результате сразу продали 200 тыс. эк-
земпляров. Дальше легко можно докрутить до миллиона. Как снежный
ком. Но если у тебя нет такого ресурса, рассчитывай на свои силы.
Издаться можно, но это будет 5 тыс., 3 тыс., 7 тыс… Около пяти ты-
сяч. Еще оптовая цена, по которой покупают магазины. Они ведь, гады,
накручивают цену до 600 – 700 рублей. А книжка от издательства стоит
примерно 90 рублей. Три доллара. То есть пять тысяч по три доллара
за книжку.
Суммарный бюджет книжки составляет $ 15 тыс. Это бумага, краска,
корректор, логистика. При самом хорошем раскладе на долю писате-
ля остается $ 2 тыс. Это если хорошо договоришься. Полгода пишешь
книжку и получаешь на руки 50 тыс. рублей. Ну, кого устраивает такая
судьба? Иди и будь! Но жизнь, как у героя телесериала «Бриллианты»,
вряд ли светит.
– А.Л: Вот такая судьба. Илья, мне действительно интересно то, что
вы рассказываете, и то, как вы это делаете. За вами очень интересно на-
блюдать. Вы – интересный и живой человек, зрители это ценят.
– И.С: Давайте чаще встречаться с вашими зрителями. Хотите, буду
ведущим на канале?
– А.Л: Вы понимаете, у нас ведущие – волонтеры.
– И.С: Жалко, а то книжки что-то не приносят денег. Я бы с удоволь-
ствием у вас подзаработал. Может, возьмете одного неволонтера?
– А.Л: А как тогда смотреть в глаза остальным?
– И.С: Отправляйте меня! Я совершенно спокойно буду смотреть
им в глаза. Давайте проведем интерактивное исследование. Если хотите,
чтобы я появлялся на экране вашего телевизора, звоните по телефону:
971…
– А.Л: А дальше – год вашего рождения.
– И.С: Точно! Угадайте год моего рождения и приплюсуйте его к циф-
рам 971.
– А.Л: Спасибо большое, Илья! Надеюсь, еще встретимся в студии
и продолжим обсуждение. А я, с вашего позволения, получу в подарок
эту книгу.
– И.С: Рублей 250 и, конечно, – в подарок.
– А.Л: Все понятно. Вот и договорились. Большое спасибо! Не про-
щаемся. Очень скоро встретимся.
15 апреля 2011, 20.00
Телеканал «ВОТ!», «Особый взгляд»
Ссылка на видео-версию
882
